Возлюби врага своего

– Что, – спросил я сквозь гул в ушах, не понимая его голоса. В голове стоял какой–то гул, сквозь который, как сквозь подушку еле доносились слова моего командира.

– Лидке! Мартин Лидке! Он умер страшной смертью. Я видел своими глазами, как русский, схватил его зубами за глотку и захлебываясь кровью, вырвал ему трахею, но я ничего не смог сделать! Я не мог ему помочь….

Постепенно слух начал возвращаться в мои уши, и я отчетливо услышал, как совсем рядом от меня плачет Шнайдер. Он ползал по снегу и голыми красными от крови руками что–то искал.

– Мы, мы никогда не сможем победить этих русских, – верещал он, вытирая рукавом текущую из носа кровь.

– Что ты ищешь, – спросил обер– лейтенант Крамер, наблюдая за своим бойцом, потерявший разум.

– Часы! Часы! Отец подарил мне дорогие швейцарские часы. Что я кажу ему, когда вернусь домой.

– Петерсен, ты видишь идиота. Он думает, вернуться домой с часами. Он думает, что он выживет в этой мясорубке. Да они, умирая, рвут нам глотки! Это какое–то безумие! Мой разум не в состоянии переварить это, – сказал мне Крамер.

Я обтер от крови снегом лицо и слегка пришел в себя. Я мог видеть только один глазом. Мне приходилось прикладывать снег к лицу, чтобы уменьшить опухоль, которая возникла на моем лице.

– Что свинопасы, наложили в штаны? Пятнадцать гаденышей не смогли справиться с пятью русскими – позор! Пять минут даю вам, чтобы привести себя в порядок, – сказал обер– лейтенант. – Убитых похоронить….

– И русских тоже, – спросил ехидно пулеметчик Альфред Винер.

– И русских тоже, – ответил обер– лейтенант Крамер. – Они более достойны того, чтобы со всеми почестями быть преданными земле. Это настоящие воины, а не вы – стадо жирных свиней.

– Я герр обер– лейтенант хоронить русских не буду. Пусть их хоронят большевики, – сказал снова Винер и закурил.–Земля герр обер– лейтенант, промерзла на два метра. Мы будем рыть её до самой весны, а нам еще выполнять задачу.

Камрады молчали. Ни кто не проронил, ни слова. Каждый понимал, что война с русскими это не прогулки по Елисейским полям в Париже. Мы должны были это принять эту реальность и жить теперь с ней дальше, ощущая спинным мозгом, что и наша солдатская судьба может в любой миг быть не менее трагичной, чем у Мартина.

У меня до тошноты болела голова. При виде изобилия крови на льду, я не выдержал, и, меня вырвало. Организм отверг утренний завтрак, подсказывая мне, что сотрясение мозга это уже боевое ранение. Несколько минут меня рвало, как проклятого. Я не мог даже подняться с колен. Тело настолько ослабло, что я упал и потерял сознание. Что было дальше – я не помнил.

Очнулся я тогда, когда Крамер с камрадами уже стучали в дверь ближайшего русского дома, распугивая всех жителей деревни.

Нам открыла пожилая женщина. Крамер оттолкнул её в сторону и проходя в дом, по–русски её спросил:

– Кто еще есть дома?

– Дед на печи, – ответила она, прикрываясь накинутым пуховым платком.

– Матка, у нас раненый солдат. Ему нужна помощь и теплая постель.

Камрады внесли меня в хату и, не снимая верхней одежды, положили на кровать.

– Манц, станцию на связь, – приказал Крамер.

Обер– ефрейтор Густав Манц, развернул радиостанцию, и уже через минуту в штаб дивизии полетела радиограмма.

«Нахожусь южнее деревни Козье. Потери – три человека. Двое убитых, один ранен и нуждается в срочной эвакуации. Прошу направить в Козье эвакокоманду – Крамер».

Обер– лейтенант достал две банки консервов, кусок хлеба, шпик и положил это перед бабкой на стол.

– Мы уходим. Через пару часов его заберут. Там на льду лежат русские и немецкие солдаты их надо похоронить – немцев отдельно. Через два дня мы сюда вернемся. Я проверю, как будет выполнен мой приказ. Если вы не похороните убитых, мы расстреляем в деревне каждого пятого, – спокойно сказал Крамер, наводя ужас на крестьян.

Камрады ушли, оставив меня один на один со старухой и её дремучим бородатым дедом.

Несколько раз я приходил в себя, стараясь, восстановить в памяти рукопашную схватку, но каждый раз мои воспоминания обрывались, на одном и том же эпизоде.

Лежа в кровати, я вспоминал, как за день до вылазки Мартин Лидке получил из дома письмо. Он хотел после победы вернуться к своей семье в красивейший и уютный Целле. Я представил, с каким ужасом его жена и его дети узнают, о том, как он погиб. Как русский солдат в рукопашном бою перекусил ему горло зубами. Для семьи это будет настоящим шоком. Мертвым уже все равно, ибо душа его прибывает на пути к Богу.

Такое происшествие с группой было впервые. Потерять за неделю пятерых сразу убитых и мня раненого, это было уже много. Вернувшись на базу, обер– лейтенант Крамер, вновь ударился в запой.

.Возможно, это было совпадение, а возможно и запланированное мероприятие, но блокада была прорвана только в марте. Бригада генерал– майора Клауса Бюлова разорвала большевистское кольцо извне и победоносно вошла в разрушенный город. Благодаря работе комендатуры улицы города с помощью местного населения приводились в порядок. Нам казалось, что мы пришли на эту землю навсегда, и должны были показать этим диким русским, что такое немецкая культура и наш европейский уровень жизни.

После изматывающей блокады, наш разведывательный отряд был отведен на отдых в тыл на целый месяц. Месяц без войны, без разрывов снарядов и бомб в то время казался настоящим тыловым раем. Хорошее питание, чистые простыни и отсутствие нервного напряжения в короткий срок вернули нас к жизни.

Обер– лейтенанту за пленение русского майора, было присвоили очередное звание капитан, и еще он был награжден «Железным крестом» второй степени. Как обещал мне Крамер, я тоже тогда был представлен к медали за зимнюю кампанию и к почетному нагрудному знаку «За атаку».

Отдых в тылу в то время казался мне настоящей сказкой. В обществе хорошеньких медсестер, мы словно боевые псы, зализывали свои раны, чтобы уже совсем скоро вновь оказаться на передовой.

За время пребывания в лазарете, я еще больше сдружился с капитаном Крамером. Он стал одним из почитателей моего таланта и даже на этом делал свой маленький гешефт. В минуты отдыха он любил позировать мне, а все рисунки раздаривал медицинским сестрам, получая за это не только безмерную любовь, но и приятные подарки в виде вина и шнапса. Всякий раз, отправляясь на прогулку по городу, он стал, выписывать мне увольнительную в бордель. Крамер брал меня с собой, чтобы я мог своими глазами видеть то, о чем должен был изобразить в рисунках.