Возлюби врага своего

Я кинул ранец и осмотрелся: некоторые камрады разведывательной группы дремали после прогулки по русским тылам. Кто–то писал письма, а кто–то, вооружившись иглой и ниткой, в свете керосиновой лампы ремонтировал порванную в рейде униформу. Вся суета придавала старинному подвалу какое‑то особое фронтовое настроение.

Первое мое ощущение, было каким–то неоднозначным. Из гренадеров попасть в разведку было чем–то фантастическим и даже не реальным. Я был наивен и еще многого не понимал в этой проклятой войне.

Сейчас, когда я пишу строки этой книги, я осознаю тот факт, что мне в этой жизни просто повезло. Я остался жив и это главное достижение моей жизни. Я выжил в этом пекле и я думаю, что это был господний промысел. Бог, точно знал, что в конце моей жизни мне предстоит взяться за перо. Он оставил меня жить ради того, чтобы рассказать людям о том, что довелось пережить не только мне, но и всему немецкому народу. Я тогда еще не знал, что моя встреча с отчим домом затянется на целых восемь лет, и эти восемь лет я проведу здесь в России. Это еще будет впереди, а пока – пока шел сорок второй год. До конца войны еще было тысяча дней и ночей.

Раскаленная докрасна печь заполнила теплым воздухом все пространство церковного подвала. В этой обстановке жутко хочется спать. Усталость подобно болезни подкрадывается к каждому из нас и валит с ног, несмотря на яростные атаки противника. Правда, прибытие транспорта, который на малой высоте сбрасывал нам боеприпасы, оружие и хлеб все же принуждало к бодрствованию и ожиданию чуда. Наши «Юнкерсы» почти каждый погожий день и ночь доставляли по воздуху грузы, чтобы хоть как–то спасти гарнизон от полного истребления и голодного вымирания. Любой промах асов Люфтваффе приводил к тому, что наши письма, продукты и посылки доставались озлобленным «иванам». Каждый такой неудачный сброс создавал настоящий праздник в стане врага, и было слышно, как они пьют наш шнапс, едят наш хлеб и консервы, и даже читают письма от наших жен и матерей. Да, тогда это была привилегия более удачного, вот поэтому многие, несмотря на жуткую усталость и голод, не спали. Камрады ждали наших ангелов –спасителей, прислушиваясь к любому звуку извне.

После двух суток без сна меня мгновенно сморило. В тепле подвала я уснул, оставив за собой все тяготы прожитого на фронте дня. Мне снились улицы моего города, цветущие каштаны и веселый взгляд матери, которая так не хотела, чтобы я уходил на фронт. Мысленно я писал ей письма, а уже потом в минуты отдыха эти мысли переносил на бумагу.

Крамер был опытным и мудрым офицером. Он любил Германию, но ненавидел нацистов, которые развязали эту войну. Он точно знал, какую цену мы заплатим, когда русские сломают нам хребет и войдут в Германию, чтобы уничтожить, родившийся там нацизм. Из разговоров с обер – лейтенантом, я находил для себя все новые и новые открытия и немного стал соображать, что наше присутствие в России обернется для нас огромными неприятностями.

Наш гарнизон уже месяц был в окружении. Нам верилось в то, что состоится чудо, и русские нас выпустят из кольца, расстелив перед нами ковровые дорожки. А возможно, обер –лейтенанту Крамеру хотелось знать, насколько я обстрелян, и что собой представляю, не как художник, а как солдат. На фронте я был всего три месяца и у меня был достаточный опыт выживания в экстремальных условиях. Мне было уже не так страшно, как впервые дни службы, когда я умирал по двенадцать раз за день. Многие из моих боевых камрадов сложили головы, но этот рок обходил меня стороной, словно я был заговоренный самой матушкой Холли. К моему удивлению, я был жив, бодр и здоров.

 

 

 

Глава вторая

 

Первый рейд

 

Вечером 6 февраля 1942 года полковник Зицингер вызвал Крамера к себе на КП. Он в течение часа проводил совещание офицеров нашего полка, на котором довел приказ командующего армии «Центр» и поручил разведке достать языка из числа офицеров противника.

– Герр полковник, согласно данных севернее города русские сосредоточивают крупные силы четвертой армии генерала Курасова. Нам важно знать, будут ли большевики наступать с Севера. Приказываю вашему разведывательному подразделению выйти на рубеж соприкосновения с противником и перейти линию фронта для пленения «языка». Желательно из офицерского состава.

– Есть, герр полковник, разрешите идти? Хайль Гитлер! – говорит

Крамер. Он хочет щелкнуть каблуками, но из этого ничего не получается, на его ногах надеты русские сапоги из овечьей шерсти. «Иваны» называют их валенки, и в них было удивительно тепло.

– Давай, сынок, нам сейчас как никогда нужна удача, да поможет вам Бог! Ты можешь спасти сотни жизней наших солдат, если доставишь хорошего матерого комиссара.

Крамер, поднимая клубы пара, ввалился в подвал. Он словно гауптфельдфебель просвистел в свисток, объявляя общий сбор.