Время назад. Часовщик

Нурбек закричал и проснулся… Через открытый дымоход юрты внутрь пробивались лучи утреннего солнца. Он встал, чувствуя себя абсолютно разбитым, с тяжелой головой. Мать с братьями еще спала. Отвязав входной клапан, молодой человек выглянул наружу. По округе были разбросаны остатки вчерашнего волчьего пиршества. Прямо перед входом валялись зарезанные и наполовину съеденные лошади. От одной из них по пыльной земле тянулись выпотрошенные кишки, у другой не было задних ног. Над трупами уже вовсю гудели зеленые мухи. Чуть поодаль суетливо подпрыгивал кривоклювый стервятник – ему не терпелось тоже поживиться. Нурбек с трудом подавил рвотный позыв, медленно вышел, еще раз осмотрелся. В приступе отчаяния, он упал на колени и замолотил руками по пыльной земле, до боли стиснув зубы. Каждый удар отдавался в голове огромным и тяжелым молотом. Немного успокоившись, поднялся и, пошатываясь, как пьяный, пошел к реке. Там он увидел чудом уцелевшие жалкие остатки своего хозяйства. Скотина спокойно щипала траву, как будто ночью ничего не произошло. Нурбек наклонился к воде и, зачерпнув пригоршню, умылся. Когда успокоились круги, он посмотрел на свое отражение. Из речного зеркала на него глядел незнакомый человек… Ввалившиеся щеки и глаза, почерневшее лицо, потрескавшиеся губы. Он вздохнул, поднялся и выломал из растущей прямо из воды низенькой ивы длинный прут. Попытался свистнуть, но губы не слушались. Тогда Нурбек просто хлестнул прутом ближайшего барана и погнал все то, что осталось, поближе к юрте. Уже на подходе он услышал истерический визгливый женский плач. Предчувствуя недоброе, бегом устремился вглубь шатра… Возле близнецов ничком лежала Нураим. Нурбек присмотрелся, и у него внутри все оборвалось – братья были мертвы. Сначала могло показаться, что они спят, но у одного из мальчиков на лице застыла страшная гримаса – так, что обнажились почерневшие десны, а у второго голова была неестественно запрокинута и на закрытом глазу сидела большая зеленая муха. С тихим стоном Нурбек опустился на землю рядом с матерью и уставился перед собой в пустоту. Ему хотелось тоже умереть. Улететь вслед за отцом и братьями… Он просидел, как ему показалось, целую вечность. Вдруг ему вспомнился сон про отца и про то, что тот сказал. Собрав все силы, Нурбек встал… Поднялась и мать. Уже высохшими глазами она посмотрела на сына, и тот понял ее без слов. Сняв со стены два пустых бурдюка, Нурбек спустился к реке и набрал воды. Вдвоем они обмыли тела близнецов и завернули их в чистые белые полотенца. По обычаям, покойники должны быть похоронены до заката. Вытащив из повозки лопату, Нурбек выбрал место на возвышенности возле реки и начал копать. Инструмент выпадал из слабеющих рук, холодный пот солью жег глаза, но он продолжал с упорством обреченного. Есть и пить не хотелось. Когда солнце почти коснулось горизонта, могила была готова. С превеликим трудом, по одному, он перетащил тела к яме, уложил их головами на восток и закопал… После встал и долго‑долго смотрел на исчезающие лучи, а потом на темнеющее небо… Уже вышла луна и появились звезды, а Нурбек все стоял. Где‑то внутри у него образовалась огромная пустота, и он не знал, как ее заполнить. Когда сверчки завели свой еженощный концерт, он вдруг резко очнулся и медленно побрел к юрте, закинув лопату на плечо. Зайдя внутрь и кое‑как завязав входной клапан, Нурбек без сил рухнул на одеяло… Провалился в сон без сновидений. Не слышал он ни начинающейся горячки у матери, ни жалобных предсмертных криков скотины, которую пришедшие ночью закончить свое дело волки перерезали всю до единой, и до рассвета пировали. Не почувствовал Нурбек и наступления самого утра – болезнь забрала его сознание и крепко вцепилась в тело своими длинными костлявыми лапами… Не услышал он и раздавшихся поблизости звуков – звона бубенцов, конского топота и человеческой речи, не увидел, как веревки клапана были перерезаны снаружи юрты острым, как битва, ножом, войлок откинулся, и внутрь шатра, закрыв нос, вошел человек…

 

 

Глава 5

 

***

Средняя Азия, четвертая четверть ХХ века.

На дворе стояла весна. Тихий зеленый город расположился в предгорьях большого хребта. Если подняться немного вверх по пестрым от весенних цветов склонам, то город виден как на ладони. Прямые улицы протянулись точно с севера на юг и с запада на восток. Их переплетение издалека напоминает узор, вышитый искусной мастерицей на фоне окружающих разноцветных прямоугольников полей со всходами зерновых, бахчевых и овощей, между которых, в свою очередь, просматриваются желтые, красные и синие полевые цветы. Само пересечение улиц украшено легкой дымкой цветущих деревьев – от нежно‑белого яблочного и вишневого соцветия до пурпурного и бордового цвета сирени и рябины. Спустившись вниз, можно почувствовать пьянящий аромат буйства и многообразия природы вперемешку с запахами города. Ранним утром город пахнет влажной, прибитой поливомоечной машиной пылью асфальтных дорог и тротуаров, дымом тандыра и только что испеченными лепешками, свежими газетами, доставляемыми с утра пораньше в киоски.

На остановке толпился народ в ожидании транспорта. Здесь были базарные торговцы, заводские рабочие, школьники и студенты. Среди этой разномастной публики стоял, ничем не выделяясь, молодой человек в темно‑синих брюках, коричневых туфлях и светло‑синей рубашке. Под мышкой он держал папку из кожзаменителя. Это был студент исторического факультета, звали его Асан. Не отличался он и своей внешностью – черные короткие волосы, темные раскосые глаза, худощавый, чуть выше среднего роста. В общем, типичный житель этих мест… Сегодня, впрочем, как и почти каждый будний день, он ехал в свой институт. Подошел троллейбус, и Асан вместе с другими пассажирами втиснулся в переполненный в это время транспорт.

Выйдя на нужной ему остановке, Асан блаженно потянулся, приводя в тонус затекшие конечности, – поездки в общественном транспорте требовали определенной выносливости, сноровки и усилий. На площадке перед корпусом института толпились студенты. Занятия еще не начались. Некоторые ребята стояликружком, курили и травили анекдоты, кто‑то усердно в сторонке читал конспекты, видимо, готовясь к сдаче практики. У громоздкого железного автомата с газировкой образовалась очередь – внутрь него звонко сыпалась мелочь, а взамен в граненый стеклянный стакан наливался шипучий сладкий напиток.

– Эй, Асан, доброе утро! – крикнули из толпы.

Сбоку от входа в корпус, под раскидистым цветущим абрикосовым деревом, стояли одногруппники юноши. Шло усиленное обсуждение горячих новостей, перемешанных с байками и анекдотами.

– Послушайте, тут анекдот рассказали недавно, – басил паренек маленького роста, худой, в очках, с прилизанными на пробор редкими волосами. Его громогласный басникак не вязался с внешностью и почти всегда вызывал добродушный смех окружающих. – Сидят, короче, два студента в общаге. Один другому: «Вась, а давай свинью заведем? Откормим, зарежем. Сало будет…» Второй: «Да не, ты что! Грязь же, вонь…» Первый, посмотрев вокруг: «Да ничего, привыкнет…»

Через пару секунд оратор был награжден дружным ржанием приятелей.

– А вы знаете, что Маратик вчера занял первое место на городских соревнованиях? – спросил рыжий и долговязый парень, показывая на здоровяка с типично борцовской внешностью: с накачанными руками, толстой шеей и сломанным левым ухом.

В адрес победителя тут же посыпались искренние и не очень поздравления…

– А ну, бездельники, – сказал подошедший Асан, – пойдемте, скоро лекция начнется.