Выдумщик
Но тут и сам неожиданно взмыл в воздух. Куда это я лечу? Хоть бы одним глазком увидеть, кто меня несет? Может – хорошенькая?.. Но навряд ли. Кроме вьюги и завывания ветра, я ничего не видел и не слышал. Наконец, прояснилось. Но притом – испугало… Совсем другая изба, значительно более бедная, чем даже почта… Окоченел я без движения, на морозе задубел – и, как бревно, тяжело был сброшен возле печи. Сожгут меня, как полено? Ну и пусть. Воля моя была почти парализована зельем. Наконец‑то я разглядел мою похитительницу… Суровая охотница, на крупного зверя. Себя почему‑то не представлял в роли жертвы. Напрасно!.. Воображение мое тоже, видимо, было парализовано. Она появилась в белой длинной рубашке, похожей на саван. Я задрожал. Видимо, начал отогреваться. Хозяйка моя вдруг полезла в раскаленную русскую печь через узенькую дверцу. Зачем? Потом я вспомнил из рассказов отца, что в русской печи не только готовят, но и моются… Но с чего ей вдруг примерещилось – мыться? И, как вскоре выяснилось – в интересной компании. Вдруг из печной тьмы высунулась костлявая ладошка и поманила меня. Я замер.
Кто‑то стучал в заиндевелое окно… лыжей! – разглядел я. Иннокентий махал ладонью куда‑то вдаль.
– Уходим! – понял я.
Спасибо ему.
Сдвинул набухшую дверь – и в пургу. Лучше замерзнуть! Мы, дрожа, собрались на площади. Или это был широкий такой перекресток?.. Ушли?
– Моя бежит! – вдруг закричал я.
Она неслась в белой рубашке, как маскхалате, с каким‑то длинным предметом в руке. Ружье? Ну это как‑то уж слишком!
– Валим! – скомандовал Иннокентий.
Из соседних улиц выскочили и остальные амазонки, с разными, преимущественно недружелюбными, предметами – и криками.
Уже и вьюга нам была не страшна! Обмерзшими и какими‑то молчаливыми мы вскарабкались на гору, на нашу базу…
Как и положено у русских людей – последовал долгий мучительный самоанализ, переоценка ценностей. Мы поняли, что дальше катиться нам некуда: предел!
По возвращении в город Вячеслав, Михаил, Иннокентий и я сразу же женились на своих девушках, которым столько уже лет до того морочили голову, а Иннокентий к тому же вступил в Коммунистическую партию, а затем разбогател. Так что и политика порой приносит плоды.
5
Но меня уже ждала другая стезя.
Приведя свою тетю в восторг,
Он приехал серьезным, усталым,
Он заснул головой на восток
И неправильно бредил уставом.
Утром встал – и к буфету, не глядя!
Удивились и тетя, и дядя:
Что быть может страшней для нахимовца –
Утром встать – и на водку накинуться!
Вот бы видел его командир!
Он зигзагами в лес уходил,
Он искал недомолвок, потерь,
Он устал от кратчайших путей!
Он кружил, он стоял у реки,
А на клеши с обоих боков
Синеватые лезли жуки –
И враги синеватых жуков![1]
Аудитория поднималась амфитеатром, и он сидел на самом верху.
– Пусть староста еще прочтет! – крикнул он оттуда.
Староста литературного кружка – это я. Я, конечно, знал всех местных знаменитостей. То есть слышал о них, начиная с Гиндина, Рябкина и Рыжова – авторов знаменитой «Весны в ЛЭТИ», на несколько лет затмившей все, происходившее в нашем городе. Но они уже отучились, и все ушли в литературные профессионалы. Из более поздних я слышал, конечно, и о Марамзине, прославившемся своим буйным поведением еще в институте и теперь пишущем гениальные рассказы, которые, естественно, все боятся печатать. Известный уже… хотя бы правоохранительным органам. Просто так запрещать не будут!
Из института мы вышли вместе. Я поглядывал на него. Восточные скулы. Прилипшая от пота ко лбу черная челка. Маленькие глазки его жгли меня насквозь, словно угли. Ну? Что? Так и будем идти? – как бы спрашивал он. Так просто, ровно и гладко, как ходят и живут все, он никогда не жил и не ходил. Мы прошли с ним метров десять вдоль решетки Ботанического сада – видно, это был максимум скуки, на который он соглашался. Но тут терпение его иссякло. Он оторвался от меня и стремительно догнал идущую далеко впереди пожилую тучную женщину в растоптанных туфлях, с двумя тяжелыми сетками в руках.
«Ну вот, увидел какую‑то свою родственницу, – решил я. – Сейчас возьмет ее сетки и уйдет с ней. И моя еле наметившаяся связь с большой литературой растает навсегда!»
С замиранием сердца я понимал, что встретил человека исключительного, с которым резко изменится моя судьба. Но к совсем резким изменениям не был готов. Хотя их жаждал. Но новый друг мой сбежал… Нет – не сбежал. И то не родственница! – понял вдруг я. Как‑то слишком много и быстро, идя рядом с ней, он говорил и прикасался при этом вовсе не к сеткам. Потом он так же бегом вернулся ко мне и, беззаботно улыбаясь, пошел рядом.
– А, ничего не вышло! – бодро проговорил он.
Я оторопел.
– А что, собственно, тут могло выйти? – удивленно подумал я.
[1] Попов В. «На даче».
