За последним порогом. Нижний мир

– В самом деле, Кеннер, – сказала Дара, – вы, конечно, извините, если это неуместно. Мы в вашу личную жизнь вмешиваться не хотим, но просто интересно. Вот взять Анету из второй группы – видно же, что ты ей нравишься, и она была бы не против. И с Леной они подруги. Чем она тебя не устраивает как жена?

Я вздохнул. Можно было бы, конечно, закрыть эту тему, как личную, но они же и дальше будут фантазировать. Проще уж объяснить.

– Понимаешь, Дара, если чисто гипотетически я решил бы взять вторую жену, то Анета и в самом деле была бы самым подходящим вариантом. Вот только мне никто не позволит на ней жениться. Алина считает, что Анета когда‑нибудь станет Высшей и будущей Матерью рода, поэтому её никогда и ни за что не отдадут в другую семью. У Алины такие планы были раньше, когда наша семья ничего собой не представляла. Она в то время планировала, что я женюсь на Анете, и наша семья вольётся в род Тириных. Сейчас мы стали слишком сильными для этого, и совершенно очевидно, что под Тириных мы не пойдём. Так что вопрос с женитьбой на Анете для меня полностью закрыт, причём даже не мной. Я ответил на твой вопрос?

– Как у вас, дворян, всё непросто, – озадаченно проговорила Дара.

– Подожди до того времени, когда сама получишь наследственное дворянство и будешь подбирать пару для своего ребёнка, – пообещал ей я. – Вот тогда сама посмотришь, как это непросто у дворян. Например, не думаю, что ты обрадуешься идее отдать свою одарённую дочку‑дворянку в мещанскую семью.

– Я вообще‑то сама из мещан, – задумчиво сказала Дара.

– К тому времени ты об этом начисто позабудешь, – пообещал я.

 

Глава 3

 

Люблю весенние вечера, когда воздух полон предчувствием чего‑то нового и лучшего, что ожидает нас впереди. Не скажу ничего плохого про другие вечера, все они по‑своему хороши. Чудесны осенние, пахнущие мокрой листвой и навевающие тихую грусть. Томные и душноватые летние тоже замечательны, и даже морозные зимние исполнены чуждого очарования. Но лишь весенние по‑настоящему волшебны, когда в ещё прохладном влажном воздухе носится ощущение пробуждающейся жизни. Рождение, жизнь, увядание и смерть – извечный круговорот, в котором бесконечно кружится всё сущее, и начинается он с весны.

Мы медленно брели по узкой аллейке, держась за руки. Сквозь голые ветви был хорошо виден Волхов, по которому в Ладогу неторопливо плыли одинокие льдины из Ильмень‑озера.

– Давай посидим, Кени, – Ленка махнула рукой в сторону скамейки.

– Ты не замёрзнешь? – спросил я. – Всё‑таки не лето.

– Да тепло же, – помотала головой Ленка. – Ну если замёрзну, то скажу.

Скамейка была уже отмытой после зимы, и в самом деле не холодной. Ленка прижалась ко мне, а я её обнял и поцеловал.

– Кени, это же неприлично – целоваться с женой, как с девушкой на свидании, – хихикнула Ленка.

– Ну да, я извращенец, – признался я. – Ты ещё всей страшной правды про меня не знаешь – я ведь жену к тому же и люблю.

– Ты только в обществе это не ляпни, – засмеялась Ленка, – а то ведь и вправду подумают, что извращенец.

– Пусть думают, – я покрепче прижал её к себе.

Говорить совершенно не хотелось, и мы сидели молча, просто наблюдая за плывущими льдинами.

– Скажи мне, Кени, – вдруг спросила Ленка, – зачем всё это?

Я вопросительно на неё посмотрел.

– Не знаю как сказать, – вздохнула она. – Вот какая у тебя цель в жизни?

Я задумался. Никакого ответа в голову не приходило.

– А у тебя? – не нашёл я ничего лучшего, чем ответить вопросом на вопрос.

– Я существо простое и неинтересное, – заявила Ленка, – и цели у меня простые и неинтересные. Быть с тобой. Любить тебя. Детей тебе родить. Эти цели даже скучно обсуждать, а ничего глобального я не хочу. Вот ты – совсем другое дело.

– Благополучие семьи, – сказал я не очень уверенно. – Чтобы у наших детей было всё хорошо, чтобы они шли по жизни с поднятой головой, никому не кланяясь. Чтобы наша семья была сильной.

– Разве ты этого не достиг? – подняла бровь Ленка. – Нет, я понимаю, что всегда можно сделать больше и лучше, – прервала она мою попытку что‑то сказать, – но у нас уже сейчас далеко не последнее семейство в княжестве. Да ты в любом случае не сможешь подняться сильно выше, тебя тормозить начнут.

– Уже тормозят, – с недовольством согласился я.

– Неудивительно, – сказала Ленка. – Мы уже в десятке сильнейших семейств, наверное?

– Может, и не в десятке, – прикинул я, – но где‑то в том районе.

– Ну вот. Поднимешься ты, может быть, ещё на пару позиций. Дальше уже только наши дети и внуки смогут что‑то понемногу делать. То есть ты уже сделал почти всё возможное. И всего за пять лет. Я тобой горжусь, Кени. Но всё‑таки – что дальше?

Я опять задумался. Сказать по правде, подобные мысли и мне приходили в голову, но всегда как‑то очень вовремя подворачивалось что‑нибудь срочное, и я с удовольствием переключался с философской проблемы на конкретную.

– Стать Высшим, – вспомнил я ещё одну важную цель.

– Стать кем‑то – это не цель, а средство, Кени, – возразила Ленка. – Когда младший писец мечтает стать старшим делопроизводителем, он на самом деле мечтает совсем о другом. О том, какой самобег он купит с нового заработка, или о том, как на него обратит внимание машинистка Манечка, или о том, как он станет тиранить своего скота‑начальника, который сейчас тиранит его. Он о возможностях мечтает, а не о должности.

– О возможностях, говоришь… Да, меня интересуют возможности. Мама когда‑то сказала, что только Высшие по‑настоящему независимы, а я не хочу ни от кого зависеть. Ещё я хочу понять смысл своей жизни и своё предназначение, и у Высшего гораздо больше для этого возможностей.

– А оно есть, это предназначение?

– Ингвар когда‑то сказал, что есть, но подробностей я из него так и не вытащил.

– Зря ты ему веришь, – хмыкнула Ленка, – дух всегда врёт. Мы же это по духоведению проходили, ты что, не помнишь уже? Дух тебе скажет правду, только если боится тебя до судорог, но я не верю, что ты способен Ингвара настолько запугать. Лучше бы нам его вообще развеять, слишком уж он сильный, чтобы нормально служить.

– Да не особо я ему верю, – ответил я. – Просто я и сам думаю, что предназначение есть у всего. Не может смысл нашей жизни состоять только в том, чтобы мелькнуть, оставив потомство.

– Некоторых это вполне устраивает, не будем тыкать пальцем, – усмехнулась Ленка.

– Может, это и к лучшему, – улыбнулся ей я. – А то когда эти некоторые вдруг начинают разговаривать на серьёзные темы, я начинаю понимать, что по сравнению с некоторыми не такой уж я и умный.