За старшего

Сочи

8–14 октября

Юлия Большакова

 

Началось всё скверно, а кончилось быстро.

Артем всегда был с подзаскоками, но обычно это не слишком бросалось в глаза – а может, он как‑то сдерживался. В Сочи сдерживаться перестал. Сразу.

Юля терпела два дня. В конце концов, Артем действительно долго ждал этого отпуска. Артем действительно много высадил за путевки и билеты – даже Испания была бы, наверное, дешевле, но страстно хотелось посмотреть, впрямь ли Сочи стал таким сказочным, модным и правильным местом, как трубят со всех сторон. Артем действительно угадал: Сочи стал, может, не самым правильным, но довольно приятным местом. И Артем действительно был милым и добрым парнем. До поры.

А потом достал.

Юля просто попросила его малость сбавить обороты – например, не пить хотя бы днем. Артем возмутился, начал выяснять, это он алкаш получается, что ли, – но быстро утих и пообещал. Вернее, не пообещал, но сказал, что ладно‑ладно, не дергайся, больше не буду, иди сюда. Сказал – а он мужик ведь.

Оказалось, не мужик.

За обедом сразу потребовал бокал пива. Юля сдержалась. Лучше тогда уж пиво. Оказалось, не лучше. Высосал бокал в два приема, виновато покосился на Юлю и затребовал еще бокал. Юля зашевелилась, но снова смолчала. Может, зря. А может, и не зря.

Артем добил пиво еще до горячего, крякнул, не стирая пенные усы, прицельно осмотрел отбивную, сказал: «Ну, это без водочки совсем нельзя» – и позвал официантку.

– Артем, не надо, – сказала Юля.

– Молчи, – посоветовал Артем и крикнул: – Девушка, обратите уже на меня высочайшее внимание!

– Ты обещал.

– Слышь, не начинай, – предупредил Артем, повернувшись к ней напряженным лицом с пенным следом, очень подходящим к белобрысой челке и очень противным. Губы у Артема надулись. Юлю всегда это забавляло и казалось милым. Теперь хотелось смазать по этим губам чем‑нибудь мягким. Или не мягким.

Юля закрыла глаза, чтобы не видеть ни пены, ни губ, ни любопытных за соседними столиками, и сказала на последних остатках выдержки:

– Артем, пожалуйста. Я сейчас уйду. И…

– И что?

– И всё, – сказала Юля, открывая глаза, чтобы увидеть, какую мерзкую рожу, оказывается, скорчил Артем. Видимо, ее передразнивал.

Артем пожал плечами и громко пропел, размахивая задранной рукой:

– Де‑вуш‑ка‑а! Я ту‑ут!

Юля со скрежетом отодвинула стул и пошла прочь.

Вслед смотрели – кажется, все, кроме Артема. Артем беседовал с официанткой.

Надо было сразу улететь, но билетов не было. Вообще. Бархатный сезон.

На втором часу дозвонов Юля сдалась и пошла на ресепшн просить о размене номера. Она ждала отпуска не меньше – и имела право на отдых, море и солнце. Пусть этот козлина квасит, а мы будем вялиться и отмокать.

Размен – хорошее слово, подумала Юля почти весело. И разбег – тоже: быстрое и с перспективой. Куда лучше, чем развод. Как хорошо, что я не замужем.

К счастью, Юля взяла с собой деньги – хотя мама говорила: «Не выпендривайся, пусть кавалер платит, ты за ним как за стеной». Застенчивая такая, ага.

Деньги не помогли – прилизанная девушка на ресепшен знай разводила руками и талдычила: «Извините, мест нет, совершенно», гадина. Ну, не гадина – прилиза честно шарила в компьютере, перебирала карточки и звонила куда‑то, даже предлагала варианты в братских отелях и пансионатах. Чтобы снова убитым голосом извиниться и сказать, что ой, оказывается, уже нет. Юля делала вид, что впадает в истерику – а может, и впрямь была готова в нее впасть, не чувствуя ничего, кроме тупого изнеможения. Хотелось сесть на чемодан, а то и лечь рядом с ним, спиной к залитой солнцем веранде отеля, чтобы не видеть и не слышать неуместно счастливого моря. Лечь и уснуть – и пусть сами дальше придумывают, что с нею делать и куда девать. Вот прямо сейчас лягу, и пусть силой поднимают.

Прилиза спросила: «Может, такси вызвать?» – и тут же поспешно добавила: «Или вы чуть позже подойдете?». Юля с ненавистью подумала сперва «Обойдусь», потом – «Не дождешься», а потом – «А гори оно всё». Отвезла чемодан к креслам в прохладном углу лобби и села, основательно и удобно. Буду здесь жить. И плевать – пусть выгоняют, орут и над ухом жужжат. Настойчиво так.

Что такое?

– Как вы на это смотрите? – прожужжали над ухом. Нет, все‑таки спросили. Мужской голос, красивый и ненавязчивый, хоть вроде уже давно звучит.

Узнаешь сейчас, как я смотрю, злобно подумала Юля, поднимая глаза на докучливого. Докучливый был даже красивей голоса, рослый, в соку и по‑столичному ухоженный: мускулы, осанка, прическа. И улыбка, конечно. Чего лыбишься‑то, красава?

Красава, оказывается, ждал ответа на вопрос. И Юля, оказывается, сама от себя давно уже ждала ответа – пока лихорадочно отматывала проскочившую мимо головы речь, вдумывалась и яростно искала подвоха. Потому что не бывает так. Вот бесплатный сыр бывает – известно где.

Она улыбнулась и вежливо сказала:

– У меня деньги есть.

– Ну отлично, – обрадовался красава. – Компотиком за меня проставитесь. А то мои орлы насухую ужас какие строптивые.

Все бы такими строптивыми были.

Орлы оказались мечтой библиотекарши: симпатичные, умелые, спокойные и остроумные. Валера, Валерий Николаевич, был у них звеньевым, сам так сказал, а Эдик, Слава и Миша составляли, опять же по словам Валеры, «звездочку неполной комплектации». Они приехали в Сочи не за свои, а от какого‑то небедного предприятия – «это называется соцпакет с человеческим лицом», объяснил позже Эдик. Должны были приехать всей «звездочкой», поэтому заказали и оплатили три номера, одноместный и две двушки – но почему‑то случился недокомплект, так что Миша жил в двушке один. И Валера, услышав про Юлины неприятности, согласился отдать свой номер ей, а сам переехал к Мише. Потом‑то Юля, придя в себя и набравшись смелости, допытывалась, со всеми ли они такие благородные, и не проще ли было сдать номер в обмен на деньги. Ну и сама деньги совать пыталась, конечно. Эдик принялся ржать и поперхнулся компотом, Слава с Мишей быстренько ушли к пирсу, а Валера посмотрел, как умеет. Юля и заткнулась.