Закономерность круга. Роман

– Но ты же мог доказать, что это твоя работа!

– Не мог! Я до того написал всего один портрет – «Мечту!», все остальное были пейзажи, натюрморты и прочее, с этим и приехал в школу! Милая, давай не будем перемалывать, мне неприятно. – он поцеловал обоих, прошелся по комнате и не сдержался. – Нет, подумать только! Такое сотворить и сегодня позвонить, как закадычному другу. Словно мы не виделись два дня. Он, видите ли, Леру увидел!

– Успокойся, Дэн. Он не посмеет обидеть нашу дочь!

– Мне надо ей позвонить! – спохватился Дэн, но рука Ев прижала его к месту:

– Стоп! Что ты скажешь? Что он подлец? Что украл у тебя картину, поэтому ей не надо с ним общаться? Она же может пойти на противное. Вон сколько дулась на нас, считая, что мы ее в ссылку отправили! Нет, тут надо действовать хитрее. И потом, мы не знаем – сколько они раз виделись, разговаривали, какое у нее образовалось о нем мнение…

– Да, папочка! – вставила Агния. Ев кивнула ей, а Дэн, совсем забыв, что его маленькая дочь рядом, опомнился и, погладив ее по голове, благодарно поцеловал в щечку, обняв еще крепче:

– А что тогда делать? – он действительно не знал, как поступить. С одной стороны, ну что тут такого случилось. Схитрил Пауло раз, но чего достиг? Ничего! У него же есть все, что только можно себе пожелать. Но! В душе было как‑то неспокойно. Не завидно, не обидно, а именно тревожно. – Девчоночки мои, простите, что из‑за такой мелочи вас напрягаю. Вы поймите, все что было, то было. С его звонком, как с вороньим криком, смятение проснулось.

– Понимаем, мы же семья. – сказала Ев и пошла к бару, налить ему стаканчик для успокоения, им же с дочкой взяла сок. Ния тем временем забралась к нему на руки, обняла за шею, приговаривая:

– Не печалься! Ты у меня, самый лучший мужчина!

Как после таких слов можно было не засмеяться. Дэн обнял их и радовался лучшему творению на земле, каким могла одарить его Жизнь.

****

«Глаза постепенно становились родными и привычными. Николай уже четко определял по звуку тихих шагов, когда они возникнут над ним, и пытался выбраться из своего кокона «безразличия», намереваясь ближе познакомиться с хозяйкой этих глаз.

Был тихий зимний вечер. Снег огромными хлопьями засыпал землю, одевал деревья в чистые, белые, пушистые шубы. Потрескивали дрова в камине, пахло хвоей и чем‑то сладким. Ему так сильно захотелось горячего, черного чая, и обязательно с сахаром! Пересохший язык был неприятен. Дышалось с трудом. Шаги удалялись и он испугался – что если это был сон?! И он никогда не видел этих глаз…. И не увидит. А что, если он вообще умер и попал в ад, где его постоянно будет мучить жажда, будет чего‑то хотеться, но он, как великий грешник, не получит желанного? Возможно вокруг все уродливое, как последние минуты жизни? Пустые, зябкие, скользкие… А что если треск – это треск огня, в котором горят грешники, а сладкий запах – не что иное, как зажаренные тела?! Его охватил ужас и паника. Он сжал ресницы, что было сил. И пусть это выглядело не по‑мужски, решил встретить расплату на слепую. Шаги вернулись. По звукам догадался, что она подбросила дров в огонь, и ждал: вот – вот, сейчас, к нему подойдут, возьмут его и поместят в котел. Как же это будет больно! Но зато, он сможет напиться! Сделать свои последние глотки с наслаждением и примет кару. Напьется! Не поместят же его в пустой чан…

– Пить! – вырвалось у него непроизвольно. – Чаю! – заявил он, уже осознавая, что говорит вслух. – Чаю! – повторил громче. Ведь и у приговоренных есть последнее желание…»

****

Николя вернулся после непредвиденной поездки опечаленный и чтобы развеять свое настроение, поспешил к семье. Больше молчал, отвечая односложно на вопросы, поглядывал на всех украдкой и заметил, что не только у него такое самочувствие. Послеобеденный чай не принес никому особого настроения, от чего разговор не вязался. Сидя в каминном зале, в удобном кресле с мягкими подлокотниками и высокой спинкой с чашкой чая, изучал новый портрет, водруженный Дэном на центральное место, и тут его словно осенило. Он вспомнил о находке и побежал к себе, крикнув на ходу:

– Вот пустая башка. Я совсем забыл! – семья замерла в ожидании объяснения. – Помните, девочки, вы просили подняться на верхний этаж?

– Помним. – ответила за всех Ев.

– Так вот! – он положил на столик сверток. – Там никого не было, однозначно. Замок на двери, совсем заржавелый.

– Но я же видела! – Вел вспомнила тот день и ее сразу накрыла забытая волна страха.

– Тебе могло показаться. – заявил Николя. – Там скопление белых бабочек. Кстати, я сам чуть не попался на их «удочку»! Они когда летают, то от крылышек отходит звук, словно кто‑то поет. Вел, поверь, это их мелькание тебе показалось тенями. – Она не поверила, но и возражать не стала. – Так вот, там столько всего, что вы и представить себе не можете! Когда только все туда попало?! Поднимитесь как‑нибудь, полюбопытствуйте.

– Поднимемся! – заверила Виен, уловив его бегающие мысли. – А это что ты нам принес?

– Сокровища! – он еще не успел договорить, как правнучки налетели и завоевали его находкой. Пока Славки рассматривали все, Агния взяла одну единственную вещь и подала маме:

– Вот! – с гордостью задрала он носик и смотрела на всех своими огромными глазищами.

– Так это тот самый гребень, что мне приснился, – воскликнула Ев и указала на картину. – Дэн нарисовал. Да и ты, моя маленькая, его рисовала!

– Я рисовала! – подтвердила Агния.

– Мистика! – взяв из рук жены гребень, Дэн принялся его изучать со всех сторон. – Сохранился как! – князек пошел из рук в руки, все сравнивали его с написанным на портрете, подтверждая идентичность.

Ния же, под общий гомон, вернулась к безделушкам, наполнив ими карманы, уселась тихонько в уголке. Взрослые принялись оценивать вещи, предположили, что большинство из червонного, очень старого золота. Правда, утверждать не брался никто, дали поручение Николя, снести к знакомому ювелиру, для оценки. Прошло какое‑то время, разошлись, но едва Виен зашла к себе, как услышала громкий плачь младшей внучки. Раздумывая – идти, или нет, подошла к двери, как столкнулась с младшими. – А я к вам собралась. Милая, что ты так горько плакала?

– Вот, это тебе! – протянула девочка ручонку, отдавая ей тот самый гребень, что нашелся в их чулане. Глаза красные, носом хлюпает, губки дрожат. Пожалеть бы ребенка, да Виен решила, что после жалости, трудней будет успокоить, уж лучше отвлечь:

– Мне? Спасибо. Только у меня кос нет, как я носить буду?

– Это тебе! – настаивала Агния. – Так тетя сказала!

– Спасибо! Я возьму, только ты не плачь больше. Договорились? Иди спать, а я подумаю, что с ним делать. – девочка, неожиданно, отобрала у нее гребешок, провела по голове, решительно пошла в спальню и положила его под подушку.

– Вот теперь все! Целуй меня! – от слез и следа не осталось. Агния, слегка бледненькая, подставила щеку и сразу пошла к двери.

– Мам! Прости, что побеспокоили, но сама понимаешь, такой рев устроила…

– Бросьте вы заниматься ерундой! Я что ребенок, не понимаю. Спокойной ночи!