Защитники
– Что значит «в качестве благодарности»? И что значит «погостить»?
– Просто пожить тут несколько дней. Как в санатории. Без любых обязательств и правил. В качестве признательности за мою помощь. Разве я не заслужил ее?
Она изогнула красивые брови, сглотнула. На секунду затихла, словно что‑то там решала в своей маленькой прелестной головке. Вдруг вскинула взгляд на Беркута и выпалила с таким видом…
Так идут в последнюю атаку солдаты, когда уже не надеются выжить…
– Зачем? Что вам от меня нужно? Да говорите уже! Хватить ходить вокруг да около! Вы все время уходите от ответа! Я уже раз сто вас спросила! Да будьте же мужиком! Скажите, в конце‑то концов! Что… вам… от меня… нужно!
Аля чуть подалась вперед, но запал ее быстро иссяк. Ласточка опять забилась в угол дивана.
Массивная фигура Беркута наводила на нее ну просто непонятную панику. Глупую даже!
Разве он не мог поиметь ее, спящую? Разве сейчас она смогла бы отбиться от Беркута? Разве она могла бы хотя бы когда‑нибудь от него отбиться?
И разве ее крики услышали бы за звуконепроницаемыми окнами и стенами коттеджа?
Так какого же, мать твою, Аля уставилась так, словно он уже, вот прямо сейчас ее насилует?
Зачем он ей предлагал то, что предлагал?
Действительно, зачем?!
Потому что заграбастал ее и не может выпустить из лап?
Да, так и есть! Беркут еще никогда в чем‑то так болезненно, так бесконтрольно, так отчаянно не нуждался. Ни в ком и ни в чем. Так, как в этой незнакомой, совершенно чужой ему женщине. На которую хотелось смотреть. С которой хотелось разговаривать. Которую хотелось на руки…
И которую так хотелось… Словно совсем изголодался по женскому обществу.
Мда. Неандерталец ты, Беркут «все под контролем». Дикий, ненормальный неандерталец. Схватил женщину, затащил к себе в пещеру и хоть привязывай. Отпустить не можешь. Как та макака, что схватила апельсин, спрятанный в дупло, и попалась в лапы охотника, потому что отказаться от добычи уже не в силах. Так и сидит с застрявшей в дупле пятерней. Пока не получит хорошенько по башке. Или того хуже – пулю в сердце.
Свою пулю Беркут, похоже, уже получил. Прямо в сердце, ни больше, ни меньше.
* * *
Аля
Я боялась его. Боялась до колик. До ощущения, что внутри все сжалось и окаменело. До ледяного пота на руках и ногах, которые хотелось растирать и греть. Меня то и дело прошибал озноб.
И вроде бы ничего такого Беркут не делал. Даже напротив, он говорил и действовал вполне дружелюбно, не проявлял ни малейшей агрессии.
Больше того! Он вообще не делал резких движений.
Но я не понимала, что собирается предпринять этот мужчина. Не понимала ЕГО.
И от этого становилось гораздо страшнее, чем в момент, когда мужики возле трассы отчетливо показали – чего хотят от меня.
Воистину! Самое страшное – неизвестность! Когда опасность уже обозначена, ты можешь решать, как с ней бороться. А что можно сделать, если понятия не имеешь, каким боком повернутся к тебе события?
В голове вертелись серии из криминальной мыльной оперы. Как извращенцы запирали у себя женщин. Удерживали, постоянно насильничали.
А потом трупы этих несчастных находили где‑нибудь в стенах дома, на участке или где‑то еще…
Беркут не походил на них. Не понимаю уж почему. Я ведь его даже не знала.
Да и кто из нас видел этих преступников? Кто знает на кого они должны быть похожи? Разве не все они выглядят как добропорядочные, может даже добросердечные граждане?
А потом Беркут предложил пожить у него. С комфортом и даже с роскошью.
Предложил. Но, тем не менее, не вернул мне одежду и не отдал мобильник. То есть это было бы не совсем добровольное решение. Скорее под давлением обстоятельств. Жирных и очевидных.
По факту – выбора мне не оставили.
Лишь красиво оформили собственное решение. В отношении меня! Свободной женщины!
Боже! О чем он вообще думал? Как мог даже предположить, что я, не имея ни средства связи с близкими и родными, ни даже одежды, чтобы уйти отсюда куда хочется, еще стану на что‑то соглашаться? Нет! Определенно этот мужчина и его измышления непостижимы! Недоступны нормальному человеку!
– Зачем мне у вас жить? – повторила я свой вопрос, чеканя каждое слово. Потому что Беркут выглядел так, будто сам не понимал – зачем именно.
Нет, ну правда! Он смотрел на меня совершенно однозначно. С конкретным желанием и намерением. И при этом абсолютно растерянно.
Беркут не отвечал. Изучал графин с соком так, словно тот ему злейший враг. Я посмотрела на свой невыпитый бокал. Отставила его на ручку дивана, достаточно объемную и плоскую, чтобы ничего не пролилось на палас. Чистить такой, наверное, очень дорогое удовольствие. Тут мне уже вовек не расплатиться.
Складывалось ощущение, что Беркут и сам не может решить, что со мной делать. Поэтому я решила воспользоваться ситуацией. Ковать железо пока горячо.
– Слушайте. Давайте я вызову такси. Уеду домой и немного очухаюсь. Ну правда! Ночка была та еще! Вы же сами это прекрасно знаете! А потом я подумаю над вашим предложением? А? Ну не будете же вы держать меня здесь в плену? Как те маньяки‑извращенцы из криминальной хроники?
Беркут рубанул рукой по воздуху, словно рубил мясо. Затем встал и прошелся по комнате. Остановился напротив, сверля меня привычным парализующим взглядом.
Помолчал еще. Прищурился. Прокашлялся с уже знакомой мне хрипотцой и, вскинув бровь, уточнил:
– То есть бассейн, вино, вкусный завтрак и отдых в моем лесу не вариант?
Я решительно мотнула головой.
– Ну должны же вы понимать, как все это выглядит!
– Да, мать твою! Понимаю! – прорычал он. И заметив, что я пытаюсь слиться с фоном, резко сменил тон на более нейтральный: – Бесполезно вызывать сюда такси. Это закрытый поселок. Ни одно такси не проедет через пункт охраны.
Да. Я слышала про этот закрытый поселок, где живут богатейшие люди города. А то и страны. И где просто так землю не купишь, даже если ворочаешь миллионами. Нужно еще иметь определенные связи… Попасть в определенные круги общества…
Потому, что когда‑то здесь располагался заповедник. И земля, и лесные угодья были самыми чистыми, самыми нетронутыми цивилизацией, нежели где‑то еще.
А потом верхушка КГБ как‑то отжала себе кусок этих самых «нетронутых» земель…
