Зимовье

А потом началась такая семейная жизнь, какой её понимал муж. Он работал, а она сидела дома в прямом смысле слова. Сначала он говорил: «тебе тяжело поднимать ребёнка, я вернусь – пойдём вместе. Ну и что, что все ходят? Мне «все» вообще не указ». Потом: «Нечего таскаться в эту убогую поликлинику, скажи, кого надо, я вызову врача из нормального центра». И наконец: «Какие деньги? Зачем тебе ходить в магазин, да еще и с ребёнком? Я что, не привожу тебе продукты? Не привожу? Ну и всё. У тебя всё есть, сиди, сиську ребёнку давай, больше вам ничего не нужно». Кате казалось, что она с ума сходит. Во дворе за окном отцвели сирень и черёмуха, у соседок на клумбах распустились школьные астры. Сын, которого назвали Марком, научился переворачиваться и ползать по‑пластунски, а Катя всё ходила с ним от окна до окна и ждала мужа. Вечером они гуляли в парке вокруг фонтана, ходили в кафе и здоровались с соседками. «Какой хороший муж, весь в семье», – говорили соседки. «Ну а ты чего хотела? Ты теперь замужняя жена, место жены дома, тем более с младенцем», – говорила мама. Она хотела приехать, посмотреть на внука, но муж сказал: «попозже, а то грудничок еще совсем слабенький». А когда Марку был год, мужа перевели работать в барнаульскую колонию: «Очень хорошо, поближе к моей маме», – обрадовался он. «И дальше от моей…», – не обрадовалась Катя. По большой удаче удалось купить в ипотеку квартиру, а Марка устроить в ведомственный хороший детский сад. «Может, я пойду на работу?» – как‑то раз своим тихим, мягким голосом спросила Катя. Муж очень удивился, взглянул на неё поверх чашки, из которой пил чай за ужином, и сказал: «Лучше запиши Марка на спорт, он же мальчик, ему нужно быть крепким и здоровым. И к логопеду нормальному его своди». Катя не поняла, зачем вести ребёнка к какому‑то другому логопеду, если у неё у самой так в дипломе написано. «Да чему вы там в своей педухе могли научиться… Да и ты уже всё забывала, пока дома сидишь». Марка записали к логопеду, на борьбу, на футбол и на ментальную арифметику с пяти лет. Тогда‑то всё и разрушилось.

Катя даже не поняла, где именно жена его сослуживца увидела её разговаривающей с чужим мужчиной. Наверное, это был отец чьего‑нибудь ребёнка, но как бы муж не орал и не тряс её за плечи, она не могла вспомнить. От страха у неё тогда всё внутри замирало и слова путались в лихорадочных мыслях. Муж до того никогда её не бил. Тогда был первый раз. Он саданул её: «Моя жена что, шлюха портовая?! Я как баран должен стоять и блеять, знать не зная, где моя жучка хвост заносит». За годы жизни с ним Катя уже научилась выходить в то время дня и в такой одежде, чтобы муж не мог её ни в чем обвинить. Но теперь этого было недостаточно. Что бы Катя ни делала, ничего не было достаточно, чтобы избежать скандала. Он орал, тряся руками над её головой, но Катя не понимала, о чем именно он говорит. Единственное, что она точно поняла, это когда он сказал: «Моему сыну не нужна такая шлюха‑мать! Иди и пасись теперь, где хочешь».

Так Катя осталась одна в чужом городе без работы, без друзей, без родственников и без сына.

– Знаешь, – Катя доверчиво наклонилась к Дарье, когда они все сидели за одним столом, – я ведь всё‑таки позвонила свекрови.

– Это было наверняка нелегко… Но я очень рада, что ты всё‑таки решилась, – улыбчиво ответила Даша, зная, как трудно всегда тихой и робкой Катерине делать первые шаги.

– Да. Скоро ведь новый год, а я с сентября не видела Марка. И она сказала, что на каникулах может мне позволить погулять с ним! Людмила Северовна сказала мне фиксировать всю положительную динамику наших отношений…

– Да, это может пригодиться в суде.

– Странно так, да? – помолчав, сказала Катя, как будто и не спрашивая. Она смотрела на Татьяну с детьми и теребила край бумажной салфетки. – Вот мы две матери, да? И есть два отца, оба не очень, обоим дети не нужны. Но как всё по‑разному, да? Выгони он меня вместе с Марком ночью на улицу, я бы так рада была! Я бы тут же уехала к маме и горя не знала. Ведь делают же так сотни других. А он решил вот так… – руки у Кати задрожали, она взяла салфетку и начала её складывать в маленький квадратик.

– Каждый пытается манипулировать детьми в силу своей бессовестности.

– Но я не понимаю, зачем? Марк с ним даже не живёт! Он его матери сюда увёз, а сам там с этой… новой живёт. Если бы он… просил вернуться меня, или что‑то ему отдать, я бы поняла. Но так? Я не понимаю.

– Просто ему очень хочется делать больно. Но пинать вас ногами он не может себе позволить. Он же должен сохранить лицо перед коллегами, друзьями, соседями. А жена вроде как ближе, чем соседи, с ней всё можно – так они думают. Вот и бьют в самое больное место…

Медленно, подбирая слова, сказала Дарья и промолчала о том, что разрешение увидеться с сыном может быть еще одним подлым ударом под дых. У Катерины и так задрожал подбородок и скривились губы, которые она прикрыла квадратиком белой салфетки.

Петя бегал вокруг с листами и цветными карандашами, и не было в комнате женщины, которая не смотрела бы на него, думая о том, что всё еще может наладиться. Впереди Новый год и что‑нибудь точно изменится.

 

***

В школе декабрь только начался, а учебный процесс уже готовился к полугодовой аттестации. Элла Андреевна, стройная и порывистая, как моторная лодка, быстро ходила по школе и заглядывала в каждый уголок. Казалось, она знает всё, что происходит и в учительской, и в курилке за спортивным залом, которую официально никто не разрешал. Походя, она строго смотрела на старшеклассников, некоторые из которых были на голову выше, ласково на молодую учительницу, и обеспокоенно на Дарью.

– Дарья Владимировна! Минуточку‑минуточку! Там вам папочку оставила, посмотрите, да? И как там наша девочка из седьмого «Б»? Мама так и не приходила?

Мама так и не пришла, хоть её и приглашали. После первого разговора с Дарьей, Софья неожиданно пропала из школы. Через две недели, принесла справку с диагнозом «вегетососудистая дистония». Второй раз к Дарье она пришла мрачная и неразговорчивая. На осторожные вопросы о матери только пожимала плечами и сразу же отворачивалась. Больше ничего о семье не говорила, а Дарья не спрашивала: это мама должна отвечать за ребёнка, а не наоборот.

Из личного дела Софьи Зориной Даша узнала, что семья у неё полная: мама, папа и единственный ребёнок. Родители со средне‑специальным образованием, работают, никогда не привлекались, на каком‑либо учете не стояли. Никаких «красных флагов» для себя Дарья отметить не могла, кроме самой этой странной татуировки. После того, как Софья вернулась к учебе, Дарья понаблюдала за ней на переменах и попросила классную руководительницу понаблюдать на уроках. Софья старалась никому не попадаться на глаза, шарахалась от одноклассников и не ходила на обед. Странно для человека, который пытался обратить на себя внимание татуировкой на лбу.

– Мне кажется, эта ситуация с татуировкой не связана с обычными экспериментами во внешности, – задумчиво проговорила Дарья Элле Андреевне, когда она зашла в её каморку за папкой с аналитикой тестирования адаптации первоклассников. – И явно не привлечение внимания. Это скорее какой‑то внутренний…

– Протест? – тут же подхватила директриса мысль. – Вылившийся в вот такое заявление, прямо на лбу? Сильно.

– Да, – кивнула Дарья, отметив, как быстро Элла Андреевна мысль подхватила. Не пришлось объяснять своё ощущение.

Директриса глянула на Дарью долгим взглядом, немного прищурившись. Кивнув собственным мыслям и Дарье, она серьёзно сказала: – Работайте, – и вышла из кабинета.