А дальше – море

– Нет, – бросает Итан и сам удивляется, что решился это произнести вслух, но продолжает: – Не нужно помогать им в ванной. Этим летом им исполняется одиннадцать и тринадцать. Им больше не нужна твоя помощь в ванной.

Нэнси замирает на месте спиной к мужу, и он видит, как гнев ползет вверх по ее шее. Он знал, что ее это ошарашит. Но его самого эта мысль тревожит уже много недель, даже месяцев. Ему кажется неправильным, что Нэнси так нянчится с Джеральдом. Уильяма она, вообще‑то, перестала купать, когда тому не исполнилось и десяти. А потом он подумал про Беа.

Итан колебался, стоит ли затевать разговор, потому что знает, как обе дорожат этим временем. Иногда, проходя по коридору к своей спальне, он слышит, как они щебечут там, в ванной. Чувствует аромат мыла, а однажды, осторожно приложив ладонь к двери, даже ощутил тепло. Он знает, что это их как‑то сближает. И в самом начале, конечно же, было важно сделать все, чтобы Беа чувствовала себя спокойно. Но он не предполагал, что вечерние ванны так и будут продолжаться. Определенно, не совсем нормально, чтобы взрослая женщина купала выросших уже детей. И не только своих собственных. Да, в этом основная проблема, полагает он.

Итан, однако, не уверен, захочет ли сама Беа прекратить эту практику, но не знает, как заговорить с ней. Девочка стала более дерзкой, отстаивает свою позицию, сплошь и рядом имеет собственное мнение. Но вместе с тем он понимает, как неуверенно она может чувствовать себя на этой зыбкой почве. Сомнения терзали Итана, и хотя он совсем не планировал никаких разговоров на этот сумасшедший вечер перед отъездом, так уж вышло.

Нэнси поворачивается к нему, лицо ее даже краснее, чем обычно. Она отбрасывает кудряшки с потного лба.

– Не учи меня, как воспитывать детей, – глухо произносит она. – Ты сидишь тут, распиваешь чай и почитываешь газетку, пока Рим горит.

Он выдерживает ее разъяренный взгляд и отвечает – медленно, таким же глухим голосом:

– Это неправильно, Нэн. Она взрослеет. Она больше не ребенок. Как по‑твоему, что бы сказали Реджинальд и Милли? Думаешь, им бы это понравилось?

Она кладет полотенца на пустое кресло и принимается расхаживать туда‑сюда, потом подхватывает махровую банную перчатку, натягивает на руку, снимает и раздраженно взмахивает ею в воздухе.

– Это просто ванна, Итан, ванна. В этом нет ничего дурного. Ты хочешь, чтобы я прекратила помогать Джеральду? Отлично. Но я не перестану помогать Беа. Это наше особенное время вместе. – Обернувшись, она смотрит на него в упор и произносит едва слышно: – Я каждый день дождаться не могу этих минут.

Итан вздыхает и складывает газету.

– А ты спрашивала Беа? – повышает он голос. – Ты знаешь, как она себя при этом чувствует? – Дожидаясь ответа, он постукивает пальцами по столу.

– Уверена, ей это нравится, – отвечает Нэнси, но он видит, как она засомневалась, и понимает, что она никогда прежде не задумывалась об этом. – Как и мне. Она бы сказала, если нет.

Итан приподнимает бровь.

– Не уверен, – замечает он, встает и допивает чай. Он готов довести этот разговор до конца. – Беа очень деликатный человек. Она может чувствовать, что для тебя это важно, и не хочет тебя огорчать.

– Говори тише, – шипит Нэнси. – Ты хочешь, чтобы тебя весь дом слышал? – Она подходит к нему вплотную, так близко она давно уже к нему не была. – Взгляни на меня, Итан Грегори. Посмотри на меня.

Итан смотрит на ее родное уставшее лицо.

– Я не учу тебя преподавать, я не учу тебя чинить крышу, не учу тебя, как оплачивать счета. А ты, в свою очередь, не учи меня, как растить детей. Это моя работа, и быть матерью для меня означает быть собой. Это все, что у меня есть. – Сложив руки на груди, она смотрит на него снизу вверх, стиснув губы.

Итан выдерживает взгляд, а потом делает шаг назад, натыкается на журнальный столик. Подхватив газету, он направляется к двери, но на пороге оборачивается:

– Она не твой ребенок, Нэн. И скоро она уедет и никогда не вернется. Помни об этом.

Он выходит на задний двор, хлопнув дверью, и стоит там, глядя на темнеющие деревья. Он сказал правду, да, конечно, все так, но понимает, что это было жестоко. Нэнси полюбила эту девочку, и все же это неправильно. Тем не менее всегда лучше беречь чужие чувства. Он думает о своих родителях, лежащих на кладбище на соседней улице. Нэнси посадила цветочные луковицы, чтобы всю весну там поочередно распускались разные цветы. Какой в этом смысл, все хочет он спросить, но никогда не спрашивает. Для кого они цветут?

 

Реджинальд

 

Мать Милли, Гертруда, ужасно настырная. Растопырив руки, она нависает над столом, обращаясь к Реджинальду и Милли.

– Я заплачу за проезд, – твердит она. – Пойду в банк, сниму все свои сбережения. Этого хватит на билет туда и обратно.

Она смотрит на Реджинальда, и он видит, к своему ужасу, кем станет Милли. Кем она уже стала – иногда, в определенные моменты, в определенные дни. Злой и печальной женщиной с несложившейся жизнью.

Милли отрицательно мотает головой, глядя на мать.

– Мама, – медленно произносит она, – мы не можем сейчас ехать в Америку. Это небезопасно. Беатрис живет там, потому что мы хотим, чтобы она была в безопасности. Нет смысла подвергать себя риску, чтобы повидаться с ней. С ней все хорошо. Она вернется, ты и оглянуться не успеешь.

– Но у меня есть деньги. – Гертруда повышает голос. Она скрывается в спальне и возвращается с пачкой наличных. – Этого хватит, я узнавала, сколько стоит билет. Ты можешь поехать, Милли, поехать, проведать ее и убедиться, что все в порядке.

Редж пытается найти в себе хоть немного сочувствия к ней. Смерть Альберта три месяца назад стала потрясением для всех них, рак легких, который обнаружили слишком поздно. С тех пор Милли поселилась здесь, в деревне, все время на подхвате. Она говорила ему, что дела плохи, но он не представлял, что настолько.

Гертруда обхватывает руками голову.

– Ты сказала, что сильно беспокоишься за нее. Так чего ж лучше – поехать да проверить, все ли хорошо?

– С ней все хорошо, мама, – повторяет Милли. – Все хорошо. Перестань, пожалуйста.

Гертруда начинает пересчитывать деньги, бормоча себе под нос. Она не отвечает на слова дочери, и Милли принимается убирать со стола.

– Пойдем погуляем, мама, пройдемся вдоль канала. Сегодня очень хорошо на улице, я бы посмотрела на сады по дороге.

Позже, когда они вместе лежат на узкой кровати Милли, она касается в темноте лица Реджа.

– Спасибо, что приехал проведать нас, – говорит она. – Нелегко тут с ней.

Он поворачивается к жене, потрясенный и прикосновением, и словами.

– Вижу, – говорит он. – Я не понимал на самом деле.

Милли перекатывается на бок, лицом к нему.