Алхимик

«Но ведь здесь – святое Сердце Иисусово», – подумал он, стараясь успокоиться и унять невольную дрожь. Ему не хотелось, чтобы старуха что‑нибудь заметила. Для верности он прочитал про себя «Отче наш».

– Очень интересно, – не сводя глаз с линий его руки, пробормотала старуха и вновь погрузилась в молчание.

Юноша еще больше забеспокоился. Дрожь передалась в руки, и он их поспешно отнял.

– Я не за тем пришел, чтобы ты мне гадала по руке, – сказал он, начиная жалеть, что вообще переступил порог этого дома: не лучше ли заплатить, сколько скажут, да и убраться отсюда поскорее. Подумаешь, какой‑то сон, который приснился дважды.

– Знаю. Ты пришел, чтобы я растолковала тебе твой сон, – ответила цыганка. – Сны – это язык, на котором говорит с нами Господь. Когда это один из языков мира, с этого языка я еще могу перевести. Но если Господь обращается к тебе на языке твоей души, лишь тебе одному будет понятно сказанное Им. Деньги, впрочем, я все равно с тебя возьму, раз уж ты пришел за советом.

«Похоже, влип», – подумал Сантьяго, но отступать было некуда. Риск для пастуха – привычное дело: то волки нападут на стадо, то засуха случится. Риск и придает соль его жизни.

– Мне дважды снился один и тот же сон, – сказал он. – Будто я пасу своих овец на лугу, и тут появляется ребенок, хочет с ними поиграть. Я не люблю, когда кто‑нибудь подходит к моим овцам: они чужих боятся. Только детей они к себе подпускают без боязни – уж не знаю почему. Не понимаю, как это овцы определяют возраст.

– Рассказывай сон, – перебила старуха. – У меня вон котелок на огне. Денег у тебя немного, а время мое стоит дорого.

– Ребенок играл да играл с овцами, – продолжал, немного смутясь, Сантьяго, – а потом вдруг подхватил меня на руки и перенес к египетским пирамидам.

Он помедлил, засомневавшись, знает ли цыганка, что это такое, но она молчала.

– К египетским пирамидам, – повторил он медленно и раздельно, – и там сказал мне так: «Если снова сюда попадешь, отыщешь спрятанное сокровище». И только захотел он указать мне, где же оно там лежит, как я проснулся. И во второй сон – то же самое.

Старуха долго молчала, потом вновь взяла Сантьяго за обе руки и внимательно вгляделась в ладони.

– Сейчас я с тебя ничего не возьму, – молвила она наконец. – Но если найдешь сокровище, десятая часть – моя.

Юноша рассмеялся от радости – приснившееся сокровище сохранит ему его жалкие гроши. Старуха, верно, и в самом деле цыганка: у цыган, говорят, не все дома.

– Так растолкуй же мой сон, – попросил он.

– Прежде поклянись. Поклянись, что отдашь мне десятую часть сокровища, тогда растолкую.

Пришлось поклясться. Но старуха потребовала, чтобы он повторил клятву на образе Святого Сердца Иисусова.

– Этот сон на Всеобщем Языке, – сказала она. – Я попытаюсь его растолковать, хоть это и очень трудно. Вот за труды я и прошу у тебя десятую часть сокровища. Слушай же: ты должен оказаться в Египте и найти свои пирамиды. Я сама и не слыхала про такое, но раз ребенок показал тебе их, значит, они существуют на самом деле. Вот и отправляйся к ним – там ты найдешь свое сокровище и разбогатеешь.

Сантьяго почувствовал вначале удивление, а потом досаду. Стоило ради такой чепухи разыскивать старуху? Хорошо хоть денег с него не взяла.

– Только время на тебя даром потратил, – сказал он.

– Я предупреждала: сон твой трудно разгадать. Чем необыкновенней что‑либо, тем проще оно с виду, и смысл его под силу понять только мудрому. А поскольку я мудростью не отличаюсь, то мне пришлось выучиться другим искусствам – к примеру, гадать по руке.

– Как же я попаду в Египет?

– Это уж не моя печаль. Я умею только толковать сны, а не делать их явью. Иначе разве жила бы я как нищенка, побираясь у собственных дочерей?

– А если я не доберусь до Египта?

– Не доберешься – останусь без твоей платы за мое гаданье. Мне не впервой. А теперь ступай, не о чем нам больше с тобой разговаривать.

Сантьяго вышел от цыганки в сильном разочаровании и решил, что никогда больше снам верить не будет. Тут он вспомнил, что пора и делами заняться: отправился в лавку, купил кое‑какой еды, обменял свою книгу на другую, потолще, и уселся на площади на скамейку попробовать нового вина. День был жаркий, и вино волшебным образом охладило юношу.

Овец своих он оставил на окраине городка, в хлеву у своего нового друга. У Сантьяго по всей округе были друзья – он потому и любил странствовать. Заводишь нового друга – и вовсе не обязательно видеться с ним ежедневно. Когда вокруг тебя одни и те же люди – как это было в семинарии, – то как‑то само собой получается, что они входят в твою жизнь. А войдя в твою жизнь, они через некоторое время желают ее изменить. А если ты не становишься таким, каким они хотят тебя видеть, – обижаются. Каждый ведь совершенно точно знает, как именно надо жить на свете.

Только свою собственную жизнь никто почему‑то наладить не может. Это вроде как старуха цыганка, что толковать сны умеет, а вот сделать их явью – нет.

Сантьяго решил подождать, пока солнце спустится пониже, и тогда уж гнать овец на выпас. Еще три дня до встречи с дочкой суконщика. А пока он взялся за новую книжку, которую выменял у местного священника. Книга была толстая, и на первой же странице описывались чьи‑то похороны, вдобавок имена у героев были такие, что язык сломаешь. «Если я когда‑нибудь сочиню книгу, – подумал юноша, – у меня на каждой странице будет новый герой, чтобы читателям не надо было запоминать, кого как зовут».

Едва лишь он углубился в чтение, увлекшись описанием того, как покойника зарывали в снег (Сантьяго самого озноб пробрал, хоть солнце и жгло нещадно), на скамейку подсел какой‑то старик и затеял с ним разговор.

– Чем они все занимаются? – осведомился он, указывая на людей на площади.

– Работают, – сухо отвечал юноша, делая вид, что погружен в чтение.

На самом же деле он думал о том, как острижет четырех овечек перед дочкой суконщика, и она увидит, на что он способен. Сантьяго часто рисовал себе эту сцену, всякий раз мысленно объясняя изумленной девице, что овец надлежит стричь от хвоста к голове. Еще он перебирал в памяти разные занятные истории, которыми развлечет ее во время стрижки. Истории эти он вычитал в книгах, но собирался преподнести их так, словно все это происходило с ним самим. Вряд ли она когда‑нибудь догадается: читать ведь не умеет.

Старик, однако, оказался настырным. Сообщив, что утомился и хочет пить, он попросил глоток вина. Сантьяго протянул ему флягу, про себя надеясь этим отделаться.

Не тут‑то было – старик желал побеседовать. Вернув флягу, он спросил, что за книгу читает юноша. Сантьяго захотелось просто пересесть на другую скамейку, но отец всегда учил его быть вежливым со старшими, и потому он молча протянул книгу соседу: вдруг тот знает, как правильно произносится ее название. Если же старик неграмотный, то сам от него отстанет, чтобы избежать неловкости.

– Гм… – сказал старик, оглядев ее со всех сторон, словно вообще впервые видел такой странный предмет. – Хорошая книга, о важных вещах, только уж больно скучная.