Аромат смерти
В квартире горел свет и работал телевизор. Он показывал дневное политическое ток‑шоу, но звук был приглушен, и Иви не могла разобрать, о чем болтают говорящие головы. Казалось, это просто фоновый шум. По экрану пробежал и скрылся жирный таракан. В гостиной особого беспорядка не наблюдалось, разве что на полу лежало несколько пустых бумажных коробочек от еды и жестяных банок из‑под напитков, кишевших мухами. Иви всегда поражало, как органическая жизнь захватывает пространство квартиры после смерти хозяина. Она не просто продолжается, а расцветает пышным цветом.
Из спальни через гостиную к дверям вела кровавая дорожка. Крупные отпечатки форменных ботинок шли в обоих направлениях – наверное, их оставили полицейские, увозившие труп. Иви осмотрела липкое пятно, облюбованное личинками и тараканами. Они пировали – с оттопыренными усиками и ощеренными мандибулами[1].
На журнальном столике лежало несколько конвертов и рекламных листовок: новогоднее предложение из гипермаркета, счет по кредитке и штраф за превышение скорости.
Иви оглядела одежду, брошенную небрежной кучкой на подлокотнике дивана. Таракан махнул ей своими антеннами и спешно укрылся в расселине между диванных подушек. Кто‑то не стал заморачиваться и разбирать грязные вещи перед стиркой; Иви сделала это за него.
Парень работал санитаром. Иви взяла верх от хирургического костюма, стряхнула на пол тараканьи крылышки и мелкий мусор, прикрыла глаза и сделала глубокий вдох. Вообразила себе запах. Гнилостный, кислый, рыбный. Острый, всепроникающий, насыщенный. Он должен был ударить ей в нос даже через маску. Обычный человек от него бросился бы к двери, как она сама три года назад, когда от такого же запаха у нее щипало в глазах. Раньше от него кружилась голова и тошнота подкатывала к горлу.
Если вы бывали в подобных местах, то знаете – зрелище еще ладно, но запах! Он превращает комнату в чистилище, обонятельную камеру пыток, в которую вы вступаете по собственной воле. Иви дорого заплатила за это. В самом начале она блевала – каждый раз. Остаток дня проводила с привкусом желчи во рту и запахом желудочной кислоты в ноздрях. Вместо того чтобы сразу ехать домой, возвращалась в офис и принимала душ. Промывала нос, вычищала ногти проволочной щеткой. Наконец обнюхивала себя – с макушки до пяток. Она могла быть вся красная и опухшая от мучительных попыток избавиться от запаха, но обонятельная память продолжала мучить ее. И приходилось повторять весь процесс.
Вытершись досуха, Иви втирала в кожу масло лемонграсса, а в нос совала толстые ватные тампоны с крепким горячим чаем. Ложась в постель, протирала шею спиртовым раствором, а на волосы надевала шапочку для душа. Но даже после этого могла поклясться, что до сих пор ощущает вонь разлагающейся плоти.
– Я занимаюсь этим уже много лет и все равно не могу его терпеть, – говорил босс. – Твой нос чувствительней моего, нет, даже собачьего, поэтому тебе еще хуже, я понимаю.
Он никогда не встречал человека с таким тонким обонянием. Пытался отговорить ее от этой работы, но Иви ничего не хотела слушать. Она выходила на работу, вдыхала запах, блевала, блевала и вдыхала опять. Она не собиралась бросать. Наоборот, постоянно требовала новых заказов. Никто не мог ее переубедить. Босс много раз пытался, и Ховард тоже, и ее друзья, даже научный руководитель.
– Почему именно эта работа – из всех возможных?
Иви училась на последнем курсе в престижном университете, на программе по медиакоммуникациям. Была утонченной красивой девушкой. Научный руководитель хмурил брови, друзья вздыхали, и никто ничего не понимал.
«Бабло!»
Вот каким был честный ответ. Ей надо было скорей заработать денег, чтобы перевезти младшего брата Ханса к себе в Тайбэй.
В то время Иви была готова пожертвовать своим временем, своим телом, своими инстинктами ради крупной суммы. С превеликим удовольствием.
* * *
С этой мыслью Иви пришла в себя. Требовалась более интенсивная стимуляция, и она знала, что вскоре ее получит: легкий запах, тошнотворно сладкий, пробивался из‑под двери в спальню.
За этой дверью было лекарство. Держа верх от хирургического костюма в левой руке, правой Иви нажала на ручку.
Рой голубых мясных мух взвился в воздух с оглушительным гулом. Следующим мимо потек поток тараканов. Девушка привычно наступила прямо на них. А потом увидела это. Река крови и жира, казалось, текла, хоть и прилипла намертво к полу. Словно красный клей или страшное и чарующее произведение искусства, она простиралась от кровати до двери. Казалось, река пульсирует, как живая. Как густая комковатая масса.
Иви осторожно шагнула в комнату. Что, если она поскользнется и упадет? Или увязнет в ней?
Оказавшись внутри, девушка обратила внимание на багровый контур, обрисовывавший человеческую фигуру на розовом матрасе. На нем копошилась плотная масса личинок, словно пытавшаяся оживить эту бесплотную тень. Зато у тараканов были другие планы. Вокруг дыры в матрасе они образовали своим пометом и отложениями плотное кольцо. В нем лежали их яйца – блестящие черные цилиндрики – в строгом геометрическом порядке.
Не обращая внимания на тараканов‑разведчиков, которые уже обшаривали усиками ее ботинки, Иви изучала комнату. Ноздри ее дрожали, непроизвольно и неукротимо. Она унюхала подгнившие морепродукты, пасту из ферментированных бобов и дохлую крысу. От этой отвратительной вони обычный человек подавился бы и выбежал вон. Часть ее мечтала подчиниться инстинкту и сбежать. Но другая часть только возбуждалась. Ликовала.
Запах обрел форму. Перед ней встал образ парня, каким он был при жизни.
Если не считать трех комплектов хирургической формы, его гардероб изобилием не отличался. Голубые джинсы, рубашка в клетку, однотонная футболка, куртка, бежевые хлопковые трусы‑боксеры. На дне шкафа обнаружились ярко‑желтый шелковый шарф и пара кожаных перчаток. Перчатки были чистые, очень мягкие на ощупь, не новые, но в отличном состоянии. Внутренний и внешний мир погибшего не совпадали между собой. Был в его вселенной какой‑то уголок, который он таил от самого себя. Он стремился к приключениям, хотел быть любимым и любить в ответ, но многого побаивался и терялся в сложных ситуациях.
Он купил в ИКЕА самую дешевую комбинацию письменного стола с книжным шкафом из березовой фанеры. В углу стола поставил растение в горшке, по центру – ноутбук, все еще подключенный к зарядке, и простой пластмассовый ящичек. Там лежали ластики, фломастеры и набор карандашей, а еще два квадратика самоклеящихся листков для записей. Иви откинулась на спинку офисного кресла, повертелась из стороны в сторону. И вспомнила свой первый выезд.
…Ее желудок подкатился к горлу, стоило боссу открыть дверь. Она кинулась в холл, сбежала по лестнице вниз. На улице упала на колени, сорвала с лица маску, привалилась к стене, и из нее хлынули вперемешку слезы, сопли, слюна и полупереваренный сэндвич с тунцом. Она не могла остановить этот поток – особенно слезы. Ей хотелось закричать, вскочить, убежать.
[1] Мандибулы, или жвалы, – верхние (парные) челюсти членистоногих.
