Аспект белее смерти
Для остальных этим всё и ограничилось – для остальных, но никак не для меня. Потянуло ледяным сквозняком, запахло чем‑то стылым, комнату заполонило нечто, чему не стали помехой стены и ставни. Незримый вал шибанул меня, смял и накрыл с головой, я попытался сделать вдох и не смог, тело словно заморозило. Другим – хоть бы хны.
Никто не чувствовал ничего необычного, не видел засновавших по комнате белёсых теней. Те не задерживались в доме и стремительно уносились прочь, но меня так и затрясло. Наверное, приступ дикого ужаса и вывел из ступора. Я хватанул ртом воздуха и помимо него втянул в себя ещё и непонятную стылость. Та вмиг растеклась по телу и обернулась призрачным свечением, наполнившим меня изнутри. И тени перестали уноситься прочь, закружились вокруг!
Гнилой дом вновь заскрипел, только на сей раз куда сильнее, словно очутился внутри смерча, а то и водоворота! Огоньки расставленных по углам свечей заискрились, и кто‑то испуганно завизжал, но все звуки тотчас сгинули, крики как отрезало, комнату затопила тишина. Тени закрутили зловещий хоровод и начали стягивать кольцо, свечи стали гаснуть одна за другой, а потом вдруг вспыхнула и занялась огнём висевшая под потолком соломенная птичка‑оберег. Сперва загорелась одна, затем вторая и третья. На миг круговерть белёсых теней распалась, но приблудные духи почти сразу слетелись обратно, тогда заполыхали и две последние птахи.
Кто‑то из мелких вскочил со своего места и бросился прочь, Лука едва успел ухватить и рывком за ногу повалить мальчишку на пол. Он не потерял головы, и мне стало невыносимо стыдно, аж передёрнуло всего.
Это ведь всё из‑за меня! Именно я привлекаю теней! Они слетаются на сияние моего духа!
Я задержал дыхание, не желая втягивать в себя противоестественную стылость, но, сколько ни терпел, внутреннее свечение и не думало затухать. И тогда вспомнились упражнения в подвале часовни – вспомнилось, как вбирал тепло, чтобы сразу вытолкнуть его из тела.
Вытолкнуть!
Усилием воли я выбросил из себя стылость, а ещё попытался мысленно отгородиться от неё вовсе, чтобы уже точно не втянуть при следующем вдохе. Светящаяся волна вырвалась из меня и рассеялась в полумраке комнаты, сработал и воображаемый барьер – когда потянул в себя через судорожно стиснутые зубы воздух, меня не продрало стылостью, а внутреннее сияние не разгорелось с новой силой и продолжило понемногу угасать.
Вот так, черти драные! Вот так!
Кольцо теней разомкнулось, приблудные духи бестолково заметались по комнате, огоньки свечей вновь начали плеваться длинными искрами. Тишина сгинула, и комната взорвалась криками, визгами, воплями и плачем, но всё это перекрыл яростный рык Луки:
– Сидеть! – Он отвесил оплеуху одному, влепил пощёчину другому, и тут же его примеру последовал Хват. Порядок они навели – вмиг.
Я с места не сдвинулся. Я едва сдерживал дрожь и пытался очистить тело от сияния, пытался – и окончательно вытравить из себя остатки небесной энергии не мог. Приблудные духи потеряли меня из виду, но не уносились прочь, а метались в поисках путеводного огня.
Они чуяли добычу. Чуяли меня.
По лицу катился солёный пот, спина взмокла, сердце колотилось, словно бежал наперегонки с лошадью, мысленный барьер – выдуманный или реальный, не важно! – давил тяжким грузом, в голове шумело. Снова накатил дикий ужас, и я едва не утратил самоконтроля, но всё же совладал с паникой и продолжил размеренно дышать, стараясь не втягивать в себя отравившую комнату стылость, а её случайно захваченные крохи без промедления выталкивал обратно, заодно пытался сделаться невидимым и незначительным. Перестать существовать.
Не смог. Точнее – не успел. Небесный прилив схлынул и утянул призрачные тени с собой, мир сделался прежним.
Мир сделался прежним. Я – нет.
Все загомонили и засуетились, Рыжуля начала раздавать малышне невесть где раздобытые леденцы, плач и рыдания как отрезало, на смену им пришли смех и писк, а кто‑то, не поделив угощение, даже взялся мутузить друг друга. Из всех огарков не погасли только пять, Хват с Лукой запалили от них лучины и принялись разжигать остальные.
Меня била дрожь, рубаха насквозь промокла от пота, Яр выглядел ничуть не лучше.
– У вас всегда так? – спросил он, отдуваясь.
– Не! – отмахнулся Сивый и жалобно протянул: – Рыжу‑у‑уля! А мне леденец?
– Ты большой уже! – отшила его девчонка.
Гнёт с усмешкой глянул на меня и вдруг заявил:
– Серый, да ты весь мокрый, будто обделался!
Я уже успокоился в достаточной мере, чтобы не полезть за словом в карман.
– Если я обмочился, то чего у тебя портки мокрые? Вон – из штанины течёт!
Пацан невольно опустил взгляд, и я не преминул этим воспользоваться, легонько прихватил его за подбородок.
– Саечка за испуг!
Все развеселились, а вот мне было не до смеха. Пусть и растягивал губы в улыбке и требовал наравне с другими от Рыжули леденец, но противная стылость в груди так никуда и не делась. С каждым вдохом я словно втягивал в себя остатки разлившейся кругом небесной энергии, и ощущение это было не из приятных. Чертовски хотелось убедить себя в том, что всему виной простой самообман, но нет, нет и нет. Сейчас всё было всерьёз.
А ещё разболелась отбитая нога.
К чёрту всё и к чёрту всех!
Спать!
Встал рано. Раньше остальных так уж точно. Все ещё долго колобродили после того, как я ушёл спать, угомонились только далеко за полночь.
Да оно и немудрено! Такое приключение!
Воспоминание о вчерашних странностях настроения мне отнюдь не улучшило, ноющая боль под коленом и ломота в груди и вовсе вогнали в самое настоящее уныние. Даже всерьёз задумался, не стоит ли рассказать обо всём монастырскому лекарю.
Ну в самом деле – если и вправду имеется склонность к тайным искусствам, так к кому с этим ещё идти, как не к монахам? Пусть научат!
Было немного боязно высовываться, но и упускать такой шанс я не собирался.
Шутка ли – могу тайнознатцем стать!
Я оделся и загодя закатал штанины, тихонько выбрался с чердака, под лёгкий скрип половиц дошёл до лестницы и, растолкав дремавшего у входной двери Цыпу, велел тому за мной запереть. После спустился на первый этаж и встал на крыльце, а там хватанул непривычно прохладного для погожего летнего утра воздуха и немедленно закашлялся. В груди начало печь, будто раздул вчерашние угли, скрутило всего так, что даже на стену навалиться пришлось.
А как откашлялся, так и сообразил, что дело не в недолеченной простуде и не в холодном воздухе – прихватило меня из‑за разлившейся над болотом стылости.
То ли небесный прилив в этом году оказался не в пример сильней прежних, то ли раньше и близко нынешней чувствительностью не обладал.
