АтакА & Исключительная

– Верно. А что?

– Ничего, – я неосознанно нахмурилась ещё сильнее, начав перебирать в своей голове известные мне факты.

Томирис водолей. Это резко противоречит тому, что я услышала в баре от сумасшедшего учёного. Он говорил следующее: “К примеру, у меня есть доступ к установке, которая будет распространять Атаки… Беру, ввожу данные, по которым, к примеру, все воздушные знаки зодиака, а это у нас близнецы, весы и водолеи, будут подвержены Атакам не меньше, чем пораженные Сталью организмы”. И еще он говорил: “Весь кайф в том, что за корчащихся от боли никто не заступится – все сочтут их зараженными, а значит, захотят их изолировать и даже уничтожить. И никто не заподозрит, что дело совсем не в зараженности организма, а в математике, основанной на астрологии”.

Что, если эта злосчастная спутниковая установка и вправду существует? Что, если какой‑то сумасшедший и вправду имел или имеет доступ к ней? Что, если он напутал параметры, в результате чего Атакам подвержены все, кроме воздушных знаков зодиака? Что я уже видела? На пешеходном переходе рухнули все, кроме одного студента и молодой девушки с ребёнком. Знать бы, кто они по знакам зодиака… Впрочем, я ведь владею другими данными. Мать – дева, отец был овном… Оба не входят в стихию воздуха и оба подверглись Атакам. Томирис водолей, принадлежит к стихии воздуха, Атаке не подверглась. Но… Я стрелец, как и отец, принадлежу к стихии огня. Ведь к стихии огня? Не уверена. Но, кажется, да… В любом случае, я не подверглась Атаке, хотя не являюсь воздушным знаком зодиака. Итого: водолеи и стрельцы вне зоны риска? Или… И наша защищённость неоднозначна и не гарантирована? Что‑то не сходится… Очевидно, что Атаки на кого‑то действуют, а на кого‑то нет, и что действуют они на абсолютное большинство, но каким образом происходит отбор?

“Единственная проблема: изменить параметры так просто не получится, что ввёл однажды, то получится исправить очень нескоро – слишком долго запрос обрабатывается на спутнике, находящемся на земной орбите, а после слишком долго возвращается на Землю… И всё потому, что учёные цифрового отдела промахнулись в…”, – он недоговорил. В чём они промахнулись?! Вообще, говорил ли он правду?! Сомерсет Гриффин и вправду маньяк, способный совершить геноцид?! И, если всё правда, тогда насколько долго происходит обработка на спутнике – как скоро всё исправится и прекратится?!.. В голову закралась мысль, дрожащая пламенной надеждой: а вдруг всё уже исправили, вдруг уже успели отключить или изменить команду на спутнике, вдруг всё уже закончилось?.. Я покосилась взглядом через плечо на спокойно сидящую мать, продолжающую гипнотизировать порхающее насекомое. Не помню, чтобы она хоть раз за всю ту жизнь, которую я знаю её, была такой тихой.

Томирис снова щелкнула приемником, и мои мысли машинально перескочили на неё: что теперь с ней делать? Хм… Да ничего. Девчонке восемнадцать лет в этом году исполнилось, так что нянчиться с ней не придётся. А если бы пришлось, едва бы я впряглась в эту телегу. И всё же лучше уточнить. На минимум помощи я всё же могу раскошелиться, если вдруг это понадобится.

– Какие у тебя планы на жизнь? – не оборачиваясь, обратилась к совершенно незнакомой девушке я. – Старшую школу в этом году ведь окончила?

– Я поступила в университет.

– Университет – это сильно. Можно гордиться.

Когда‑то я мечтала о высшей степени образования, но на эту мою мечту, как и на все остальные, ни у Бриджит, ни у Джерома не нашлось ни средств, ни желания, ни внимания. Видимо, для младшей дочери Джером решил постараться…

Взяв тарелку с бутербродами, я подошла к столу и установила её в центре. Чай, приготовленный мной перед этим, уже остывал в чашках. Заняв свободный стул, я оставила Бриджит по правую руку, а сестру – по левую.

Мы с Томирис сразу же приступили к скромному ужину, но Бриджит к бутербродам не притронулась:

– Этот пластырь щиплет, – она резко содрала с раны на голове обеззараживающий пластырь. Её ударили тупым предметом по левой части лба, достаточно сильно, чтобы рассеклась кожа, которая теперь сияла запекшейся кровью и зеленкой, оставленной от лейкопластыря. Может даже со временем останется шрам.

Мы с Томирис продолжили спокойно есть, не реагируя на её раздраженное настроение, по которому я, исходя из многолетнего и многострадального опыта, могла предвидеть надвигающуюся бурю, способную разразиться в любую секунду.

– Джером, где он? – голос этой неспокойной женщины взял высокие нотки, неестественные для тихой обстановки скромной кухоньки. Несколько часов назад я попросила Томирис молчать про Джерома в присутствии Бриджит, а так как она была осведомлена относительно общего психического состоянии этой женщины, она молча согласно кивнула и не стала углубляться в суть моей просьбы, за что я была ей тайно благодарна. Тем временем Бриджит не собиралась останавливаться: – И где эта стерва Шайлин?

Это было слишком круто. Я сразу же бросила взгляд на Томирис, резко переставшую жевать. Бриджит знала, что Шайлин умерла десять лет назад, однако она периодически путалась в своих воспоминаниях, но даже если взять в учёт путаницу фактов в её черепной коробке, всё равно было крайней грубостью называть стервой мать девушки, напротив которой она сейчас сидит в качестве гостьи. Имея такую мать, я научилась одним взглядом просить прощение у задетых ею людей. Как только Томирис посмотрела на меня, я сделала именно это: без слов, одним взглядом и лёгким наклоном головы вбок попросила у неё прощение за поведение этой женщины, на что она, к моему удивлению, произвела очень похожий на один из моих жестов – слегка покачала головой с отстранённо‑прохладным взглядом, говорящим слова вроде: “Всё в порядке, можешь не извиняться”. Надо же, как похожа…

Радиоприёмник, стоящий на столе впритык к стене, вдруг издал резкий звуковой плевок. Томирис сразу же усилила звук. Это была трансляция канадских новостей! Я узнала её по вступительной мелодии – первые ноты гимна… Мы замерли в напряжении, и мужской тембр, прорываясь сквозь сильные помехи, наконец заговорил: “…Европа пала от… Сталь‑и… В эти непростые… Свирепствует… Сталь… <сильные помехи, Томирис стукнула приёмник> Большие жертвы… Траур наций… Комендантский… Не выходить из своих домов… Не покидать… Хоронить умерших по мере их появления, не дожидаясь специалистов… Позже будут произведены эксгумаци‑и… И… Экспертизы… Повтор информации… Хоронить умерших по мере их появления, чтобы снизить уровень опасности распространения чум… Заражения…”. Приёмник резко заглох, категорично давая понять, что никакие шлепки его уже не воскресят.

– Он сказал про опасность заражения?! – округлившиеся глаза Томирис впились в меня. – Это заразно?!

В моих мыслях зазвучало пугающее эхо вчерашней давности: “…за корчащихся от боли никто не заступится – все сочтут их зараженными, а значит, захотят их изолировать и даже уничтожить…”. Я нервно сглотнула, предчувствуя опасность для Бриджит:

– Нет… Не думаю, что это может быть заразным. Скорее всего, он имел в виду эпидемии, способные возникнуть при несвоевременном захоронении останков.

– Они боятся начала чумы или чего‑то вроде, а значит, жертв очень много, – быстро сообразила моя собеседница. – И при этом ни слова не сказали о природе происходящего. – Я заметила, как сжались её кулаки.

Радиоприёмник неожиданно снова ожил, только на сей раз громким писком – Томирис быстро крутанула громкость, чтобы заглушить неприятный звук, и в следующую же секунду Бриджит, истерично схватившись за уши, упала со стула на пол и, крича диким зверем, забилась в угол!