Черный Арагац
– Стало быть, расписки должников у него остались? Векселя?
– Э, канешна! В кабинете. Там толстый конторский книга. Он мне, как сыну, доверял. Но почему ты хочешь всё знать?
– Я уверен, что его убили.
– Как! Я этот убийца двумями руками задушу! – вскричал Бабук.
– У нас говорят «двумя руками».
– Хорошо, мгу и двумя… Как думаешь, кто он такой?
– Это я и хочу выяснить.
– Тогда пошли, я тебе всё покажу.
– А тут явно кто‑то хозяйничал. Ящики стола выдвинуты. Даже бельё в шкафу перерыто. Смотри, в пепельнице два окурка от крученых папирос «Трезвон», пепел и шведская спичка. «Папиросы «Трезвон» – три копейки вагон», – усмехнулся Клим. – Дешевле не бывает. А Верещагин курил?
– Да.
– А какие он предпочитал папиросы?
– Он трубка курил. Вон она стоит на подставка, видишь?
– Тогда эти папиросы курил убийца… Смотри, шведская спичка интересная, красная.
– Красный, потому что фонарь красный. Такой спичка в публичный дом ест, на Тургеневский улица. Бесплатно дают.
– А ты откуда знаешь?
– Оттуда.
– Ясно, – улыбнулся студент.
– Верещагин посещал такие заведения?
– Ты что? Зачем? У него же Мария ест, она и горничная, и любовница тоже, я так думаю. Красавица!
– Тогда получается, что спичку оставил преступник, да?
– Канешна!
– А где долговая книга?
– Вот. – Бабук снял с книжной полки фолиант, переплетённый как обычный книжный том, и протянул Ардашеву. – Смотри сколько хочешь.
– Что ты мне дал? «Граф Монте‑Кристо»?
– Э, какой такой граф‑мраф? Эта обложка только.
– Ого! Здорово придумано! – присаживаясь за стол, воскликнул Клим. Он листал страницу за страницей, переписывая данные на чистый лист. Закончив, он сказал: – Так‑так… Картина ясна. Тех, кто с ним рассчитался, он вычёркивал. На каждого человека Верещагин отводил четверть листа. Дописывал, если решал, что срок возврата долга можно продлить. Да он почти всем шёл навстречу! Правда, вот я вижу деньги вернули в срок. Самая большая сумма займа была восемь тысяч… Вот и тут он ещё помечал… А того, который умер, как звали, не помнишь?
– Как не помнишь? Канешна, помнишь! Он же сосед, третий этаж, – выговорил приказчик и, почесав затылок, добавил: – Забыл. Его звали, как птица зовут…
– Соловьёв?
– Нет.
– Скворцов?
Бабук покачал головой.
– Воронов? Воробьёв? Попугаев?
– Попугаев зачем говоришь? – возмутился толстяк и взмахнул руками. – Это не наша птиц совсем… А! Вспомнил! Куроедов Андрей Петрович.
Ардашев опустил глаза на список и заметил:
– Вот он пять тысяч занял.
– И умер.
– Можно было подать в суд и взыскать с жены, матери. Они же наследники.
Бабук покачал головой:
– Нет, не сделал бы он так. Сильно добрый был антикварий[1].
– Тебе видней, – согласился студент. – Но знаешь, странное дело получается… Самвел Багдасарян, что этажом выше, тоже в должниках у Верещагина. И сумма у него больше – семь тысяч рублей.
Приказчик хлопнул руками и воскликнул:
– Получается, он совсем букашка? Деньги занимал у Виктор Тимофеевича, а разговаривал со мной как царь?
– Более того, этот «царь» ещё и долги вовремя не возвращал, и у него набегали весьма солидные проценты за просрочку.
– А что, если он и убил Виктор Тимофеевича? – вымолвил Бабук и повернул голову на шум в передней. Оттуда послышались шаги, и Клим едва успел сунуть исписанную бумажку в карман.
Глава 4
Допрос
Ардашев сидел в следственной камере[2] без жилетки. А этому предшествовало следующее: приехавший полицейский начал сразу обыскивать Бабука и Клима. К приказчику вопросов не возникло, а вот после того, как у студента обнаружили пятьдесят тысяч рублей, предназначавшиеся Верещагину, а потом ещё и револьвер, его задержали. Никакие объяснения на старшего околоточного первой части не подействовали. А утверждения Ардашева, что управляющий «Аксая» был убит, а не погиб в результате несчастного случая, ещё больше разозлили полицейского, и тот протелефонировал судебному следователю первого участка, который вскоре и явился.
[1] В те времена вместо слова «антиквар» чаще употребляли «антикварий».
[2] Так назывался кабинет судебного следователя.
