Чёрно-белое колесо

Не смогла, написала письмо, что все у них с Элкой в порядке. Что искать никого не надо, она сама как‑нибудь приедет. Что развод даст по первому требованию. Нужно было ещё многое написать, наверное. Попросить прощения. Не за то, что было у неё с главредом. За такое не прощают. За отъезд. Нужно было, наверное, написать, что ей жаль, что она желает ему счастья. Не смогла. Десяток коротких сухих строчек. Белый конверт, утром брошенный в синий почтовый ящик. И тот самый удушливый запах гари от сожжённых мостов. От него слезились глаза. Регина заставила себя оторвать взгляд от почтового ящика, развернуться и отправиться на работу. Больше к ней никто не приходил и никто её не искал.

 

Читать Регина не любила. Мир с самого детства представлялся ворохом картинок, цветных и чёрно‑белых, чётких и смазанных, идущих по порядку и тех, что нужно было разложить самой. Возиться и рассматривать эти картинки было интересно. Буквы на белых страницах, сухие и скучные, нет. Да и книг у них дома не водилось. Только школьные учебники. Да и те жили в портфеле, появляясь на свет тогда, когда несделанное домашнее задание грозило совсем уж крупными проблемами. Намного интереснее было сбегать к мелкой речушке, протекающей через их станцию. И сидеть на берегу до самой темноты, наблюдая за закатом, за проходящими поездами и суетливыми жителями посёлка. А потом у одноклассницы появился телевизор. И всё изменилось. Они собирались большой компанией в маленькой комнатушке, занимали все горизонтальные поверхности – стулья, пол, подоконники. И смотрели передачи, фильмы, иногда даже везло на мультики.

И только одна книга, попавшая Регине в руки, когда её было 15, серьёзно зацепила. Книгу привезла часто навещавшая родственников в Москве мать одноклассницы, любительница литературы в целом и любовных романов в частности. Толстый томик, почти затрепав до дыр, тайком перечитала вся женская половина школы от двенадцати до семнадцати. И Регина тоже. И пропала.

Она шла домой тем вечером, не замечая дороги, натыкаясь на прохожих и спотыкаясь обо все кочки. Героиня прочитанного казалась самой прекрасной, сильной, смелой и бесстрашной. «Я тоже так смогу, – думала Регина. «Смогу. А что, я же не хуже. А все неприятности… Я подумаю о них завтра. А завтра будет новый день. И он обязательно окажется лучше, чем сегодняшний».

Не упомнить, сколько раз эта фраза заставляла её двигаться дальше. Не сдаваться, не растекаться липкой от боли и слабости лужей. Для других просто цитата, расхожая фраза. Для неё мантра, палочка‑выручалочка на самые тяжелые случаи. Закрыть глаза, сцепить зубы, вдохнуть поглубже. И повторять про себя, пока тупая ноющая боль, жгучая злость и царапучая обида не растворятся внутри – я подумаю об этом завтра. Завтра. У меня целая ночь передышки. Решение придёт, нервы успокоятся, всё наладится.

 

Регина открыла глаза. Комнату заливала темнота. Разложенных на столе и коленях листов с рисунками практически не было видно. Спина затекла. Регина пошевелилась, и старый плед, закрывавший плечи, сполз на пол с шуршанием. На кровати заворочалась Маруся. Регина встала, подняла плед, собрала рассыпавшиеся листы и сложила на столе. Нужно поспать хоть пару часов. Она не успела сделать и шага к кровати, как за окном раздался шум, визг тормозов, хлопание дверцы машины, крики. Один детский. Она вернулась, чуть отодвинула штору. Под окнами дрались мужчина и женщина. Кажется, первый был изрядно пьян. Во всяком случае, на ногах держался нетвердо. Но это не мешало ему наносить удары с искренней безудержной злобой. Он невнятно матерился и всё пытался попасть женщине в лицо. Та уворачивалась, визжала и старалась вцепиться противнику в глаза ногтями. Между ними метался, пытаясь растащить, парнишка лет двенадцати.

– Не надо! – чуть не рыдал он. – Ну не надо же!

Из распахнутых дверей машины, стоящей рядом, неслась музыка.

– Что там? – сонно спросила Маруся, поднимая голову от подушки.

– Ничего, – сказала Регина, задергивая штору. Будто тонкая ткань могла отсечь не только картинку, но и звук. Пронзительный визг женщины, мат мужика, плачущий голос мальчика. – Спи.

«Я подумаю обо всём завтра». Регина легла поверх одеяла, чуть подвинув спящую Элку, и накрыла голову подушкой. Господи, пусть это самое завтра наступит побыстрее.

Завтра наступило намного раньше, чем через два часа. Телефон на кухне взорвался пронзительной трелью, когда до рассвета было ещё очень далеко.

– Алло, – хрипло пробормотала в трубку Регина. Глаза слипались, голова гудела и отказывалась соображать.

– Стольникова, ты? – зашептала трубка. – Ты?

– Я, – пробормотала Регина. – А что?

Голос коллеги, девчонки‑фотографа из отдела рекламы, она узнала. Но никак не могла сообразить, что той могло понадобиться в такое время.

– Слушай, Регинка, если не хочешь остаться без работы, то дуй в редакцию прямо сейчас, – сказала коллега ещё более страшным шёпотом.

– Зачем?

– Нашего‑то сегодня ночью пристрелили. С кем он там чего не поделил, не знаю. Только его машину из автоматов в решето, самого в фарш где‑то за городом. Ну, неважно. Важно то, что журнал уже утром будет неизвестно чей. Без хозяев точно не останется. А я не хочу под какими‑нибудь кавказцами работать. И я такая не одна, так что мы сейчас собираем оборудование, документы и сваливаем. Фотографы, говорят, в новом доме моды нужны. Пойдёшь завтра узнавать?

Регина потрясла головой. Информации было слишком много для пяти утра. «Думай», – приказала она себе. «Думай, нет времени расслабляться». Так, метро ещё закрыто. Такси быстро не поймать, нужно до перекрёстка добежать. Там машины стоят, рядом с ночным клубом. Двадцать минут, не меньше. Ещё ехать.

– Так, – сказала она в телефон. – Сейчас буду. В течение часа. Прихвати там мои бумажки, если не успею, ладно? И спасибо.

– Да не за что, – хмыкнула трубка. – Мы тут все в одной лодке.

«Это пока», – подумала Регина уже на ходу, расчесываясь и натягивая джинсы. «А завтра разбежимся в разные стороны. И растворимся на московских улицах, как сахар в чае. Дом моды, говоришь? Что ж, попробуем». Она уже была уверена, что будет там работать.

Первые сутки он ждал. Сидел, смотрел в стену и прислушивался к каждому звуку. Знал, что эту тишину ничего не нарушит, знал, что квартира опустела насовсем, но не мог перестать ждать. Он не думал, что сделал бы, если бы Регина вернулась. Может, снова ушёл бы сам. Может, запер бы её здесь до конца её дней. Может, ещё какую‑нибудь глупость. Мало ли их. В голове и в душе было пусто. Андрей не понимал, что ему теперь делать. Он крутил в пальцах обручальное колечко, оставленное на тумбочке, смотрел в стену и ждал.