Чёрно-белое колесо

На вторые сутки он пошёл в редакцию газеты. Он никому и ничего не хотел объяснять и доказывать, не желал разборок, он просто хотел узнать, где его жена. Но когда понял, что каждый второй в редакции провожает его любопытным взглядом и перешептывается с кем‑нибудь за спиной, самообладание его закончилось. Он двинулся к кабинету главного редактора. Многие, слишком многие были в воскресенье на даче. Сердце бешено колотилось от ненависти к окружающему миру. Сначала он своими руками задушит эту начальственную мразь. А потом найдет Регину, и ей тоже мало не покажется. Таким, ослепшим и оглохшим от ярости, у самых дверей главреда его и перехватила Тамара.

Он не помнил, как оказался у неё в кабинетике. Очнулся от треска пластика в пальцах. Опустил глаза. Дешёвая кружка, наполненная горячим чаем, осталась без ручки. Андрей осторожно поставил её на стол и вежливо сказал:

– Извините.

Тамара вздохнула. Перелила чай в другую, керамическую, и снова подвинула ему.

– Спасибо, – сказал Андрей. – Тамара, вы не знаете, где она?

Женщина села напротив него, подперев подбородок рукой. В глазах её были тоска и сочувствие.

– Уехала, – тихо ответила она. – Вчера ещё. Уволилась и уехала.

Конечно, уехала. Где она могла ещё быть? Ни подруг, ни родственников в городе. Не на вокзале же ночевать.

– В Москву? – зачем‑то спросил Андрей. – В тот журнал?

Как будто ответ ему был нужен. Регина не меняла решений. Тамара кивнула.

– Она дочку увезла, – сказал он. И пригубил чай, не почувствовав вкуса.

– С ней и приходила, – снова вздохнула Тамара. – С вещами и девочкой. Наверное, отсюда сразу на вокзал.

Не наверное, точно. Андрей на секунду прикрыл глаза. Впервые за сутки он ощутил, что рядом нет не только Регины, но и Элки. Маленькая, почти игрушечная в его руках, уже умеющая говорить «папа». Тёплая. Как он теперь без них?

Андрей заставил себя проглотить комок в горле. Он ещё не настолько расклеился, чтобы вот так, перед чужим человеком… Прокашлялся и спросил:

– А адреса не знаете? Ну, куда она отправилась? Что за журнал хоть?

Тамара молча покачала головой. Андрей встал.

– Спасибо за чай, – ещё раз поблагодарил он.

– Лестница на улицу налево, – настойчиво сказала Тамара. – Налево, запомнил?

К кабинету главреда был коридор и лестница справа. Андрей усмехнулся.

– Запомнил, – согласился он. – Спасибо.

У самых дверей он обернулся и спросил:

– С вами она тоже не попрощалась?

– Ну, раз уж с тобой не решилась, – грустно улыбнулась Тамара. И добавила задумчиво. – Она боится прощаться. Боится привыкать.

– Она ничего не боится, – сказал Андрей. И ушёл. На лестницу налево. Отпустило.

В тот же день он написал заявление в милиции. Поругались, жена с ребёнком уехала в неизвестном направлении, хочу найти. Мрачный сержант долго читал неровный почерк, потом недовольно оглядел Андрея.

– Бил, что ли?

– Кого? – не понял тот.

– Жену, раз сбежала.

Андрей промолчал. Не объяснять же было постороннему мужику, в чём дело.

– Ты, парень, представляешь, что в стране сейчас творится? – поинтересовался сержант. – На улицах каждый день перестрелки. Бомбы взрываются. Заложников захватывают. А ты тут со своими семейными разборками.

– Искать будете? – перебил его Андрей. – Заявление примете?

Сержант вздохнул, сунул заявление в какую‑то папку.

– Будем, – сказал он. – Но на быстрый результат не рассчитывай. И вообще, вы бы лучше по‑семейному, между собой.

Между собой уже было нельзя. Андрей пошёл домой, купил по дороге бутылку водки и впервые в жизни напился так, чтобы не помнить. Ничего и никого. Даже на работу выйти не смог.

А потом время покатилось с горки. День, ночь, неделя. Месяц, следующий. Андрей работал, регулярно навещал маму. Иногда пил. Но алкоголиком стать, кажется, было не суждено. Наутро обычно было так плохо, что пить хотелось всё меньше. Иногда приводил домой женщин. Они заполняли собой пространство, затаптывали каблучками ковры, насыщали комнаты запахами своих духов. А Регинин всё равно не стирался. И вещи, напоминающие о ней, всё равно попадались на глаза, как ни убирай. И мама каждый приезд спрашивает про Эллу. А что он скажет? Он ничего не знал. Кроме того, что, даже когда он найдёт Регину, она не отдаст ему дочь. Потому что уже забрала. Регина не меняет решений. Регина не отклоняется от цели. Регина не отдает того, что считает своим. Если бы налево пошёл он, она, наверное, его убила бы. А что делать ему? Безжалостная тварь. За что она так с ним?

Время шло. Она была где‑то там. Возможно, уже не одна. А он выпроваживал из их квартиры случайных подружек и сидел в темноте, снова глядя в стену. Сам себе напоминая зверя в огненной клетке. Он никогда не думал, что в нём может быть столько ненависти. Он всегда считал себя мягким и спокойным человеком. А теперь злость сжигала его изнутри, не давая дышать. Почему? Почему она это сделала? Почему он не может найти её и свернуть тонкую красивую шею? Почему он теперь должен захлёбываться в собственных эмоциях, бессильно и яростно пытаясь всё забыть, вытравить, выжечь? Почему он всё равно, всё равно, чёрт возьми, любит эту женщину?

В тот день, когда от неё пришло письмо, он до утра сидел с ним за кухонным столом. От листка пахло ею. И немножко Элкой. Прошлым, которое его не отпускает. За окном светлело. На столе стояли три пустые бутылки пива. Кажется, пора заканчивать с выпивкой.

– Не помогают ни девки, ни водка, – пробормотал он. – С водки похмелье, а с девок что взять.

Голос разнёсся по пустой квартире, утонул в сумерках и пыли. Убраться бы. Чёрт знает, сколько он этим не занимался. И побриться. Распустился, сукин сын, как сказал бы отец. Он, наверное, много чего сказал бы растёкшемуся из‑за бабы сыну. Мама говорит, не стесняется. Или не сказал бы ничего. Просто молча похлопал бы по плечу.

– Нужно собраться, – сказал Андрей. – Нужно собраться. Поспать хоть пару часов. Завтра совещание.

Какая‑то шишка выкупала одну из их линий, собираясь перевести её с исследовательской на коммерческую основу. Это был реальный шанс выжить, сохранить хоть часть института и лабораторий.

– Плевать, что там производить будут, – ворчал Пётр Васильевич. – Главное, чтоб не наркоту. Кажется, удобрения какие‑то. Плевать. Лишь бы денег хватало хоть за аренду и электричество платить.

Итак, поспать. Потом душ и побриться. И выбросить бутылки. Накопилось. И хоть сосисок купить вечером, холодильник пустой. Нужно попробовать, хотя бы попробовать жить. Он разберётся и с разводом, и с тем, где будет жить дочь. Позже, немного позже. А сейчас спать.

– Спасибо и за то, что не позвонила, – сказал он, разрывая письмо на мелкие кусочки. Он не был уверен, что сделал бы, услышав голос Регины.