Чёрно-белое колесо

Регина это точно знала. Она только представляла, что такое предательство. Для того, чтобы предать, о человеке нужно хотя бы помнить. Её не предавали, она никому настолько не была нужна. Но она понимала, что предала сама. И внутренние демоны изгрызли душу до дыр за это.

– Я всё сделала правильно, – сказала она тихо.

«Неправда», – ответил внутренний голос. «И ты это знаешь. С самого начала знала. Вот и разгребай теперь. Живи без любви».

– Проживу, – прошептала она. – У меня всё будет хорошо. Я всё равно не знаю, что такое любовь.

«Знаешь», – не согласился голос. «Это то, что у тебя было. Это ты и Андрей».

Андрей. Только Андрей. Регина снова посмотрела на дочь. Элла шевелила губами во сне. Регина поднялась и поправила на девочке одеяло. Почему она беспокойно спит? Не заболела? Съела что‑нибудь не то вечером? А если проснется? Кажется, няня поет ей колыбельные. Регина вдохнула.

– Я не умею петь колыбельные, – сказала она. – Даже слов не знаю ни одной. Но я куплю тебе того, кто умеет. У тебя будет всё, чего не было у меня. Цветные резинки, барби, раскраски и модные платья. У тебя будет всё. Обещаю. Я дам тебе то, что не захотел взять твой отец. Спи.

Дверь снова скрипнула, закрываясь, по стенам бесшумно метнулись тени от оставленного гореть на столике ночника.

Раз, два, три. Нарисованные клетки на полу по размеру как раз подходили к её маленьким ножкам. Она знала, что клетки называются сложным и красивым словом «линолеум». Но представлять, что это плиты на полу в сказочном замке, было интереснее. Топ, топ, раз, два, три. Элла принцесса, на голове картонная корона, которую вчера сделала ей Лика. Лика добрая, она тоже называется красивым словом – няня. Солнечные лучи освещают пол, зайчики скачут по стенам. Элла любит, когда солнце. И гулять любит.

На кухне мама ругалась с Ликой. Элла не понимала, почему? Лика ведь хорошая. Играет с Эллой, косички ей заплетает, с яркими ленточками и бусинками, как у принцессы.

– Кто тебя научил такие плести? – спрашивала Элла. – Фея, да?

– Почти, – смеялась Лика. – Бабушка, я ж с ней росла. Так что она всему и учила.

– А кто такая бабушка?

– Самый добрый человек в мире, – подмигивала Лика. – Давай я тебе сказку почитаю.

Любимой сказкой была «Русалочка». Стоило представить, как она, бедная, идет по берегу моря, а за ней на песке кровавые следы, как сердечко Эллы замирало от ужаса и сочувствия.

– За что её так? – она прижималась к Лике и заглядывала той в глаза. – Почему нельзя было просто отдать ей принца?

Лика вздыхала и гладила ее по голове.

– А не бывает так, чтоб всё было и ничего за это не было. За богатую и счастливую жизнь ещё и не так готовы расплачиваться.

– А ты бы что за принца отдала? Тоже голос?

Лика тогда долго думала над чем‑то. Элле казалось, что принца представляет. Только лицо у няни было каким‑то странным, немножко злым и совсем не радостным.

– Ну так как? – потеребила её за рукав Элла. – Отдала бы голос?

Лика усмехнулась.

– Да, кабы принцы только голосом обходились. Им всё подавай – и душу, и тело, и мысли. А уж они подумают, как заберут всё, полюбить или выбросить.

Заметив явное непонимание на лице маленькой собеседницы, Лика рассмеялась и снова погладила её по голове.

– Не думай об этом. Вырастешь – сама всё узнаешь. И пусть тебе повезет с принцем, русалочка моя.

– Я не русалочка, – насупилась Элла. Ей не нравилась фраза «вырастешь – узнаешь». Глупости какие. Она уже выросла. – У меня хвоста нет.

– Зато волосики светленькие и глаза прозрачные, как настоящее море, – заверила Лика.

Солнечный луч ползал по комнате. Считал квадратики на полу, трогал блестящие, полированные полки над столом. Почесал за ухом сиреневого плюшевого зайца, приятеля Эллы. Голоса на кухне становились громче. Кажется, Лика плакала. Элла подкралась, неслышно ступая белыми носочками, и заглянула в приоткрытую дверь. Ну да, плачет, сидит на табуретке в углу и плачет. А мама ходит по кухне и говорит недовольно, неприязненно, так, что хочется заступиться за бедную Лику.

– Я тебе за что деньги плачу? – мама поставила со стуком чашку кофе на стол. Нет, нельзя заступаться, хуже будет. Когда мама злится, нельзя лезть. Можно и в углу оказаться вместе с Ликой.

– Я не специально, – всхлипнула Лика, – замоталась за день. Регина Игоревна, ну простите, больше не повторится. Не увольняйте, пожалуйста.

Элла знала и это слово. После него другие няни уходили и больше не возвращались. Элла не хотела, чтобы Лика уходила.

Мама отвернулась, переставила чашку в мойку. Чёрные волосы её, длинные, блестящие, рассыпались по спине. Мама была очень красивой. Элла ещё не решила, на кого лучше быть похожей – на маму или на Русалочку. А ещё у мамы были красивые платья. И иногда, когда её не было дома, Элла пробиралась к большому шкафу в маминой спальне и трогала яркую ткань какого‑нибудь из них. Платья пахли духами, вкусными‑превкусными. Элла однажды нашла флакончик с ними на тумбочке возле маминой кровати и вылила и на себя, и на любимого зайца. Ох, и ругалась потом мама. А после, через день, ушла и не вернулась няня Оля.

– Ты живёшь в Москве, – ровно сказала мама плачущей Лике, – в моей квартире. Ешь из моего холодильника. Получаешь приличную зарплату, которая тебе в твоем Мухосранске и не снилась. От тебя не требуется ничего, кроме выполнения прямых обязанностей. И ты мне смеешь говорить – так получилось? Бестолочь! Или ты думаешь, что юбка шириной в пояс и накрашенные в три слоя глаза помогут тебе зацепиться и устроиться шоколадно? Чтобы тут выжить, нужно работать. Работать, понятно? На кой ляд мне твои «так получилось»? Выметайся на улицу и кому‑нибудь другому это объясняй. Если кому будет интересно.

Элла сжалась в комочек. Вот сейчас Лика уйдёт, и всё. И снова никто не будет плести косички и читать сказки. Нет, потом придёт ещё какая‑то няня. Но Элла её уже не хотела.

– Регина Игоревна! – в голос разрыдалась Лика. – Не надо, пожалуйста! Ну куда я пойду? Я ж из деревни, у меня там только бабушка, помочь некому. Я, честно, больше не буду, всё‑всё выполнять стану, что скажете. Ну не возвращаться ж мне в деревню? Там же одни алкоголики, и работы никакой. Регина Игоревна, миленькая!

Элла зажмурилась. Вот сейчас, сейчас мама скажет Лике уходить, и та уйдёт. Может, отправиться с ней, на поиски приключений и принца, к той самой загадочной и самой доброй в мире бабушке?

Но было тихо. Только подвывала Лика, и было её очень‑очень жалко.

Наконец мама сказала сухо:

– Две недели. Я еду в Казань по работе на две недели. Вы с Элкой со мной, и если хоть в чём‑то напортачишь, прямо там и брошу. Без денег на обратный билет. Поняла?