Чёрно-белое колесо

Они подошли к машине. Таксист курил, прислонившись к капоту. Увидев их, заулыбался, выбросил окурок и распахнул заднюю дверцу.

– Поздравляю молодых родителей, поздравляю. Прошу, домчимся с ветерком.

Из салона дохнуло жаром и нагретым солнцем кожзамом сидений. Запах бензина перебил даже аромат роз. Регина сглотнула и дёрнула Андрея за рукав.

– Давай постоим минуту.

Он замер, тревожно взглянул на жену.

– Региночка, – подхватила её под локоть и свекровь. – Что‑то не так?

– Нормально всё, Нина Ивановна.

Ну да, нормально. Пока её ещё раз Региночкой не назвали. А потом она начнёт огрызаться и скалиться, как бродячая собака.

Регина вздохнула, прикрыла глаза и прижалась щекой к прохладному алому бутону. Это всё усталость и нервы. От них она звереет. От них внутри, как цунами, поднимается раздражение и на себя, и на людей, и на солнечный свет. Ей нужно выспаться. Избавиться от перенапряжения последних дней. И всё вернется на круги своя. Она вспомнит, что любит розы, что они с Андреем очень ждали этого ребенка, что свекровь, в сущности, не такая уж плохая тётка. Просто она волнуется и поэтому суетится и сюсюкает больше обычного. Но это её, Регины, семья. Такая, какая, наверное, и должна быть. Мама, папа, ребенок. И даже бабушка. Самая большая и самая лучшая семья, какая вообще когда‑нибудь была у Регины. Нужно просто выспаться и вспомнить об этом. А сейчас молчать. И улыбаться.

– Фотографироваться будем? – спросил Андрей. И, наклонившись к уху жены, тихо добавил:

– Я твоего Красавчика взял.

Регине даже полегчало. Кажется, любимый старенький фотоаппарат она была рада видеть больше, чем всех остальных.

Красавчик, по паспорту «Зенит 12», был куплен пару лет назад с рук за огромные тогда для Регины деньги. «Красавчик», – щёлкал его по чёрному боку футляра продавец. Хитро косился на Регину, понимая, что странная девица, возомнившая себя фотографом, не уйдёт без покупки. Регина торговалась как бешеная. Хлопала глазами, улыбалась, пускала слезу, размахивала руками, уговаривала, даже пару раз делала вид, что уходит. Цену так и не сбила, зато выпросила в придачу фотобачок, набор банок с проявителями и закрепителями и даже пачку фотобумаги. На остальное пришлось копить ещё какое‑то время. Зато в тот день, расплатившись и глядя в спину уходящему продавцу, она была абсолютно счастлива. «Ну что, Красавчик, – сказала она, гладя чёрный бок, – теперь ты мой. Не подведи, милый».

– Давайте, давайте, – поддержала Нина Ивановна. – Такое событие, обязательно нужно.

– Не волнуйтесь, я умею, – заверил таксист, доставая из салона фотоаппарат под насторожённым прищуренным взглядом Регины. – Становитесь.

Умеет он, как же. Регина долго потом кривилась, глядя на это фото. На нём так и остались в истории яркие пятна пробивающегося через ветки ближайших деревьев солнца. Широкая тень через всё лицо самой Регины, зажмурившаяся так не вовремя маленькая седая Нина Ивановна, вцепившаяся в локоть сына. Глядящий куда‑то в сторону Андрей. Переделать бы, но теперь уж как есть. И только маленький розовый сверток получился идеально. Его не портили ни тени, ни пятна, ни кривые руки фотографа. Первый отпечаток жизни длиной в три дня, первый документальный след в истории.

Имя появилось неожиданно. Они уже сели в такси и медленно ползли по улицам городка в сторону дома, когда Регина четко сказала:

– Элла.

– Что? – повернулась к ней свекровь, успевшая отобрать внучку и теперь покачивающая её на руках на заднем сиденье.

– Её будут звать Элла, – повторила Регина.

– Элла Андреевна Стольникова. Красиво, – отозвался после задумчивой паузы Андрей.

Нина Ивановна промолчала. Прозрачно‑голубые, пока ещё бессмысленные и безмятежные глазки на мгновение приоткрылись, и снова медленно опустились бесцветные реснички. За окнами машины плыл солнечным маревом горячий июньский день.

 

Ей в последнее время постоянно снились кошмары. То ли недосып и усталость были виноваты, то ли нервы, то ли медленно, но верно нарастающее внутри глухое раздражение от этих стен, этого однообразного ежедневного круговорота. Регина не знала. Но сны преследовали её каждую ночь. А также каждый день и вообще каждую минуту, которую удавалось подремать. Хищники прошлого грызли мозг, как любила выражаться коллега журналистка, ярая поклонница пафосных выражений. Не помогало ничего – ни валерьянка, ни расслабляющая музыка, ни горячая ванна. Каждый день, каждую ночь. Стук колёс по рельсам, прерывающийся короткими минутами тишины. Запах железа и креозота, которым пропитаны люди, вещи, сам воздух. Плетущаяся с работы поддатая мать, что‑то напевающая себе под нос.

– Райка! – орёт она ещё с другого конца улицы. Окошко в домике заколочено фанерой, наспех и неаккуратно. Из щелей дует.

– Райка!

Бесконечная вереница собутыльников. Масляные взгляды и кривые улыбки.

– Какая девочка красивая. Куколка.

Потные ладони, гладящие по голове. По спине. Годам к двенадцати и ниже.

– Райка, – смех матери, визгливый и нервный, – а ну‑ка, посиди с нами. Куда опять намылилась, шалава малолетняя? То‑то тебя дома не застать. Где шляешься ночами, стерва?

Мгновенный переход от смеха к подзатыльникам. И помощи просить не у кого. Одобрительное гудение голосов, оценивающие мужские взгляды. Хочется убежать и спрятаться, далеко‑далеко, глубоко‑глубоко.

Ей было тринадцать, когда убежать не удалось. Она никому не сказала, а очередной мамашин приятель поутру, кажется, и не вспомнил ничего. Стоя на мосту над рекой и куря первую в своей жизни сигарету, стащенную у матери, Регина не плакала. Слёз не было, как, впрочем, и боли. Внутри было пусто. Пепелище. Смотрела вниз, на далёкую чёрную воду, такую спокойную, такую зовущую и обещающую спрятать и забрать себе все проблемы. Пепел от сигареты сыпался на перила. Маленькую железнодорожную станцию накрывали сумерки. Регина смотрела вниз, в пропасть без дна и понимала – она любым способом уйдет отсюда. С этого моста, с этой станции, из этого мирка, пахнущего водкой и рыбой. Украдёт, убьёт, поезд угонит. Но уйдёт. Чего бы это ей или кому‑то ещё не стоило.

Наверное, именно тогда и там, в черной мути убаюканной сумерками маленькой ленивой речки, она и увидела совершенно ясно, что будет дальше. Она выберется отсюда. Она заработает много денег. Очень, очень много денег. Чтобы хватило вкусно есть каждый день. И платья, как у других девчонок. Она купит дом. В нём не будет холодно и не придется в дождь расставлять тазы по всему полу. В нём будет уютно и тихо. У неё будет семья. Нормальная, как у других. У её детей будет даже своя комната. И никто никогда не посмеет их обидеть. И ее не посмеет. Она больше никогда не будет беспомощной и беззащитной. Она отрастит длинные когти и острые зубы. Пусть лучше боятся и ненавидят, чем вот так.