Чёрно-белое колесо
Они сидели на лавочке в парке, ели мороженое, и Регина слушала. Про профессорскую семью, про химическую лабораторию, про всё‑всё‑всё, о чём рассказывал Андрей. Слушать было интересней, чем говорить самой. Да и не хотелось ничего рассказывать о себе. По сравнению с Андреем она была помойной кошкой рядом с леопардом. Нет, пусть рассказывает он. А потом они целовались. В том же парке, прямо на первом свидании, не обращая внимания на прохожих и их взгляды. Мир обрушивался водопадом и разбивался брызгами у ног. На всё было плевать, и ничего не могло перекрыть лихого бесшабашного счастья, затопившего всё внутри и снаружи. Не было никого, были только они вдвоём.
– Я тебя никуда не отпущу больше, – сказал Андрей куда‑то во встрепанные Регинины волосы.
– Что, вот прямо так и не отпустишь? – она хмыкнула, утыкаясь лбом ему в плечо. А про себя подумала: «Скажи да».
– Да, – сказал он.
– А если я не согласна?
– Твои проблемы.
Они смеялись. Потом целовались снова.
– Я уже всё решил, – Андрей, провожая, закутал её в свой пиджак. В простой рубашке без официального пиджака он казался ещё красивее, и Регина таяла, как мороженое на солнце.
– Что решил?
– Мы поженимся. Жить есть где, у меня квартира от тётки осталась. Мама обитает отдельно.
Квартира и правда была. Доставшаяся от тётки и бабушки, маленькая, неудобная, зато двушка. Вместе с квартирой достались и тени прожитых двумя одинокими старухами лет. Они прятались под вязаными кружевными салфетками, накрывающими мебель. Таились в старых стеклянных вазах и графинах, как бы ещё не довоенных, отражаясь в их гранях. Выглядывали из‑за вышитых подушек и гобеленов на стенах.
– Как ты в этом живёшь? – ужасалась позже Регина. Андрей пожимал плечами.
– Мне не мешает.
Регине мешало. Собрала и выбросила в тот же день, как переехала к Андрею. Но это было позже. А тогда она думала, что он шутит.
– Поженимся?
– Конечно. Я честный человек. Кстати, сына назовем Мишкой, а дочку Машкой. И не спорь, я всё решил.
Поженились они через два месяца.
Элка зашевелилась, засопела как ёжик. Регина заглянула в кроватку. Нет, не проснулась. Значит, можно и самой подремать, пока Андрей на работу не встанет. Всё тот же научный институт. Всё тот же научный сотрудник. Всё тот же мирок крошечной квартирки, пелёнок и причитаний бабок на лавочке. Страна замерла в напряжённом ожидании, ходят упорные слухи о больших переменах. А они с Андреем так и сидят в этом богом забытом городишке и лично у них перемен не предвидится.
– Нет, нужно выбираться отсюда, – пробормотала Регина, укладываясь под бок к мужу. – Надо, надо.
Осень шептала за окнами дождём какие‑то ласковые глупости. И сон под них приходил мягкий, тёплый и уютный, как тот самый плед, небрежно брошенный сейчас у кресла.
Ноябрьские сумерки тяжело расползались по кабинету. Собравшиеся в нём люди молчали. Тишина давила на плечи. Прямо военный совет, подумал Андрей. Враг наступает, нужно давать бой, а ни боеприпасов, ни бойцов. Командование думу думает, а остальные почтительно ждут.
Ирония была мрачной, как сгустившиеся по углам тени, и горчила на языке. Хотелось сплюнуть. А он ведь, как любой мальчишка, зачитывался вот такими книжками о войне и, представляя себя на подобном военном совете, всегда думал – а вот я бы, я бы сказал, я бы помог. Пожалуйста, придумывай. Сидишь вот, среди немолодых и неглупых людей, готовых выслушать любое предложение. Потому что они не знают, что делать. И тебя выслушают, если тебе есть что сказать. Только нечего. И врага нет, и боеприпасов не надо, больше не решается всё так просто.
– Закроют нас, как пить дать закроют, – сказал Пётр Васильевич, заведующий лабораториями. – Законсервируют все проекты и закроют.
– Не будут консервировать, – отмахнулся кто‑то с дальнего конца стола. – Просто выгонят на улицу и всё. Теперь наука не нужна.
Ему не ответили, такое тоже могло быть. Никто вообще не знал, что будет завтра.
– Нужна, – мрачно выдал кадровик. Он ещё с отцом Андрея работал, принимал и увольнял половину НИИ. – Нужна наука. Войны, революции, а наука никуда не денется. Прогресс не остановишь.
– А что остановишь? – внезапно взорвался Васильевич. – Что? Утечку кадров ты остановить можешь? Знаешь, сколько у меня народу осталось? Четыре человека. Четыре, мать твою! На семь лабораторий. Весь молодняк ушел. В бизнес, чтоб его! – Он подскочил и треснул кулаком по столу. – Не нужна им твоя наука, нахрен не нужна! Им жрать надо. И семьи кормить.
Он обвел бешеным взглядом присутствующих, остановился на Андрее, ткнул в него пальцем:
– Думаешь, чего мы на совещание младших научных тащим? Вот Стольникова, например. Потому что он самый гениальный? Потому что отец у него нам всем хорошо известен? Нет! Потому что некого больше. Он один из немногих, кто не ушел ещё из вашей науки!
«Было бы куда, ушел бы», – подумал Андрей. Только что упомянутый отец укоризненно смотрел на него со стены, завешанной фотографиями известных и значимых в НИИ людей. Строгий костюм, серьёзное лицо, прищуренные глаза. Точно такое же фото, только поменьше и без траурной ленточки в нижнем углу, стояло дома у мамы. Отец бы, наверное, не думал, что лучше – наука или бизнес. Он был принципиальным и верным идеям. У Андрея идей не было. Были жена и дочь. И мама.
– Прекрати истерику, – утомлённо сказал директор института. – Все мы всё знаем. Можно сколько угодно глотку драть, ничего ты этим не изменишь.
Все опять замолчали. Пётр Васильевич плюхнулся на стул и вытер лоб. Руки его подрагивали.
– Здание наше администрация продавать думает, – сказал тихо Валентиныч. – Ходят слухи, кто‑то крупную сумму предложил. То ли казино хотят сделать, то ли ресторан.
– Меня отсюда только вперед ногами вынесут! – снова взвился Васильевич.
– Хватит! – директор хлопнул ладонью по столу. Андрей отстраненно подумал, что так недолго после пары совещаний и без мебели остаться.
– Значит так, – директор оглядел присутствующих. – Сделать мы всё равно ничего не можем. Ни‑че‑го. Работаем дальше, пока не закрыли. Может, и обойдётся.
Он перевёл взгляд на тот конец стола, где сидели младшие научные сотрудники. Всего несколько человек. Недели две назад их было втрое больше.
– А вы, молодёжь, думайте сами, что делать. Нам, старикам, деваться всё равно некуда. Если кто уйдёт, обид держать не будем. Всё понимаем. Оставшимся постараемся выплачивать зарплату, как сможем.
– Никак не сможем, – буркнула главный бухгалтер. – Нет теперь денег.
