Чёрно-белое колесо
– Мама! – резко оборвал Андрей. Повисла тягостная тишина. Нина Ивановна молча пригубила чай. На столе в вазочке печально подсыхали ватрушки. Мама их сама готовила. Она вообще любила готовить. Пока был жив отец, не работала и занималась исключительно домашним хозяйством. Потом, когда устроилась библиотекарем, готовила после работы. В их доме всегда вкусно пахло, и блестели чистотой полы. А в их с Региной квартире пахло проявителями и дешёвым стиральным порошком. В коридоре была как попало набросана обувь. Особенно, грязная Андрея, после возвращения с окраины городка, на которой стоял продуктовый склад. Разгружать приходящие туда машины приходилось по ночам. Хоть какие‑то деньги. И плевать, что после такой работы ноют руки, не разгибается спина, и последние кроссовки угвазданы чёрт знает чем. Маме не нужно о таком знать, у неё больное сердце. В их квартире везде разбросаны игрушки. Элка постоянно что‑то роняет, разливает, опрокидывает. Регина, если дома, вечно что‑то строчит, не обращая внимания на бардак. Сидит, склонившись над столом, копается в коробке с пленками, шипит под нос. Ему вдруг отчаянно захотелось туда.
– Андрюша, – нарушила тишину мама, – неужели то, что по телевизору говорят, правда? Про рэкет этот страшный, про перестрелки посреди городов, про наркотики, которыми детей кормят, про то, что дальше только хуже будет, правда, что ли? Как же так, Андрюша?
Андрей поднял глаза, мама смотрела на него с надеждой, маленькая, круглая, родная. Когда она успела стать ему по плечо? Кажется, ещё лет двенадцать назад. Сморщенные руки старухи вместо привычных мягких и ласковых, с аккуратно подстриженными ногтями. Уже не сеточка, целая вязь морщин на лице. И страх в глазах. Андрей отчётливо его увидел. Страх, что всё вокруг рушится. Страх неизвестности. Что будет завтра? Страх потерять его, единственного близкого человека. Она больше не главная в его жизни женщина, есть другая, быстрая, живая. Возьмёт и уведёт за собой в неведомые дали. Мама боялась и, чтобы не бояться, ругалась и ворчала. Ворчала и ругалась. И смотрела на сына вот таким вот ждущим взглядом, как на единственного мужчину в её семье. Как на настоящего мужчину.
Андрей отставил чашку, поднялся, шагнул к стулу матери и обнял её, прижав седую голову к своему животу.
– Всё будет хорошо, – сказал он тихо. Даже если сам не верил, мама должна верить, ей нельзя переживать, у неё больное сердце. – Всё будет хорошо, мы же вместе.
По кухне плыла тишина, пахло чаем с мятой и ватрушками, за окном смеялись над чем‑то берёзы.
Редакция с утра гудела ровным привычным гулом. Кто‑то ругался на втором этаже по поводу несданной вовремя статьи. На подоконнике на первом пили чай и закусывали бутербродами парни из фотолаборатории. Регина помахала им рукой издалека, те покивали в ответ, и знаками объяснили, что её фотки ещё не готовы и заходить к ним не надо.
– Заразы, – рассмеялась Регина, – интересно же посмотреть, что получилось.
На лестнице между первым и вторым встретилась Тамара. Она работала в отделе кадров и когда‑то лично подписывала Регине документы о принятии на работу. Тёплая уютная женщина лет пятидесяти, кажется. Она ухитрялась иметь прекрасные отношения со всеми в редакции. Регина любила приходить к ней в крошечный кабинетик, залезать на стул с ногами и пить чай, который Тамара щедро заваривала всем желающим. Под её неспешную речь и домашние плюшки на Регину накатывало умиротворение.
– Какая же ты молоденькая и глупая, – вздыхала Тамара.– Всё бежишь куда‑то, торопишься, жилы рвешь. Надорвёшься.
Регина смеялась.
– Справлюсь. А если ничего не делать, то ничего и не добьешься.
– Бедная девочка, – качала головой Тамара, и от этой жалости что‑то сладко замирало внутри. Регина ничего не рассказывала о себе, но каким‑то женским чутьем Тамара определила в ней бездомного котёнка и подкармливала что выпечкой, что человеческим теплом. Она не осуждала и не презирала, не морщила нос и не смотрела с завистью. Она принимала Регину такой, какая есть. И Регина тянулась к этому принятию действительно как кошка к ласке. Наверное, испытываемое ей чувство можно было бы назвать благодарностью, если бы Регина задумывалась о названии.
– Доброе утро.
– Доброе, – кивнула Тамара. – Как ты сегодня?
Она каждый раз спрашивала. И, кажется, не только из вежливости.
– Прекрасно.
– Мы с мужем всех наших приглашаем в воскресенье к нам на дачу за город, последние тёплые деньки как‑никак. Приезжай, отдохнём, шашлыки пожарим.
– А почему бы и нет? – весело пожала плечами Регина. – Сто лет на природе не была.
– Вот и отлично, – улыбнулась Тамара, – и чайку попить сегодня забегай.
– Обязательно.
– У нас на Руси все проблемы у баб решаются чаем, а у мужиков водкой, – говорила Тамара. – Под них и исповеди, и похвальба, и слёзы, и радость. Под них душой делятся.
Удивительно, но Регина тоже делилась. Иногда тем, чем не делилась даже с Андреем.
– Злая ты, – сочувственно говорила Тамара иногда, когда Регина что‑нибудь рассказывала. – Молодая и злая.
– Разве плохо быть злой? – улыбалась Регина. – Лучше, чем доброй. Добрых все обижают.
Тамара вздыхала и качала головой.
– Человек тогда злой, – сказала она как‑то, – когда в нем много боли и страха.
– Почему страха? – не поняла Регина.
– Потому что. Вот ты чего боишься?
Регина честно задумалась. Высоты, темноты, закрытых помещений? Нет. Трупов? Вроде тоже. Приходилось выезжать пару раз фотографировать для криминальной колонки. И ничего, кроме брезгливости. Мышей и пауков? Вот уж точно нет.
– Не знаю, – она пожала плечами. – Наверное, ничего.
– Я же говорю, молодая, – рассмеялась Тамара. – Не доросла еще. Запомни, девочка, все боятся боли и одиночества.
Регина помолчала, а потом сказала неожиданно даже для самой себя:
– Чтобы не делали больно, бей первой.
Тамара долго рассматривала её тогда и о чём‑то думала. А потом снова вздохнула и подлила ей чаю. Она не одобряла Регину. Но той и не было нужно одобрение. Тамара делала больше. Она не осуждала.
– Стольникова! – раздался вопль сверху.– Тебя Семёныч ищет.
– Иду! – крикнула Регина, задрав голову. И, обогнув Тамару, побежала вверх по лестнице.
Аркадий Семёнович сидел за столом и что‑то читал.
– Пришла? – поднял он взгляд на Регину и улыбнулся как‑то плотоядно.
– Пришла, – согласилась та. – Искали?
Он встал, прошёл мимо Регины к двери и плотно закрыл её. Обернулся.
– Ну что, красавица, пляши, впечатлила ты нашего московского приятеля. В понедельник с утра он приедет, обсудите условия работы. Ты там смотри, не наглей.
