Цветок печали и любви

Тогда вопрос о том, куда пропало тело двойника цесаревича и другие неудобные вопросы, можно опустить. Так всегда бывает в сенсационных версиях: много‑много деталей и ответвлений темы, так что и забываешь о главном и неудобном. Главное, что мрак рассеялся. Жуткого убийства царевен и цесаревича не было, а уж чьи там тела спустя сто лет изучают, кто теперь разберет! Этот поворот заставляет забыть о моем любимом принципе Эркюля Пуаро: если любая, даже самая незначительная, деталь не вписывается в систему доказательств, то изъян в системе, а не в детали. И я с жадным интересом погружалась в истории о том, как таинственная монахиня Ватикана свидетельствовала о существовании могилы княжны Ольги на деревенском кладбище в Италии с надписью на немецком – вот только название деревни указать забыла. А цесаревича Алексея увезли в Суздаль, и там у него родился сын Николай Суздальский, хотя, по другой версии, наследник российского престола мотал срок и его встретил на зоне писатель Лев Разгон, описавший в своей книге зэка – ровесника царевича с гемофилией, со знанием английского и немецкого и расположения комнат в Зимнем дворце. Хотя последнее может обнаружить любой прохиндей! Да и попробуй‑ка помотай срок с гемофилией, надолго ли тебя хватит? А еще княжна Мария, оказывается, отличилась внуком с испанскими корнями… Одно непонятно: при таком сюжетном богатстве почему создатели исторического попкорна взяли в разработку одну княжну Анастасию?! Или я просто не в теме…

 

Я, конечно, не дочитала исследовательский труд Виктора Ланге до конца. Меня распирала неофитская одержимость откровением! Я была готова поддержать этого таинственного незнакомца, даже не особенно поинтересовавшись, какое же произведение о музыке он прислал на конкурс и, собственно, что от меня требуется… Хотя нет, об этом я как раз задумалась. Но мысли мои прервала другая эпистола. О, это был тот, чью весточку я не могла задвинуть в долгий ящик. Это был человек, которого я хотела бы считать своим учеником. А ведь ученик, который тебя превзойдет, – это всегдашняя мечта писателя, которому самому не особенно повезло с признанием. Дескать, он когда‑нибудь пробьется и меня, пыльного и забытого, из дальних сундуков на свет божий вытащит… Но Никодим моим учеником не был. Это был молодой и удивительно талантливый парень, который почему‑то решил, что я ему могу помочь. Что я его протолкну в дверцу, за которой сияют медные трубы. Сначала он мне прислал рассказ не по теме, но с мощной Достоевской энергией. Я не смогла отфутболить дар Божий, и у нас завязалась переписка. В результате он специально для нашего конкурса написал еще один шедевр, а первый я отправила в журнал одному доброму человеку. Единственное, в чем он меня творчески послушался, – в том, что милосердие в финале не помешает. Обличая звериную жестокость жизни, надо оставить свет… уходя, или в конце тоннеля, или в форме горящего окошка в ночи – это уж что тебе ближе. Но свет необходим, дружище!

«Свет необходим, дружище Никодим», – прислал он мне шутейный ответ тогда. Но концовку таки изменил.

И вот теперь ему пришла в голову идея нового романа. Он спрашивал, успеет ли на следующий сезон конкурса, если ему осталось еще как минимум полгода… Да мне‑то что – Никодима я всегда подожду, и полгода не проблема, но меня крайне смутила тема его нового детища. «Вы слышали, – писал он, – есть версия, что Пола Маккартни заменили в 1966 году? Я хочу написать об этом!»

«Нет! Только не это!» – прокричала я шепотом. Мы не ловим тухлую рыбку и не сеем вражду. Никакую. Думаю, что «Битлз» можно приравнять к религии, а потому тем самым мы оскорбим чувства верующих. К тому же эта история с заменой Пола на его двойника Кэмпбелла – чистый пиар! И негоже Никодиму лить воду на ту мельницу. Они там без нас разберутся. Не стоит быть пиявкой и присасываться к чужой славе. Это мелко и недостойно, это удел бездарей…

Итак, моего не‑ученика надо было срочно остановить! И я принялась строчить нервными кривыми пальцами ноту протеста:

«Дружище! Я, разумеется, в курсе той истории. И я всегда за полет фантазии и не против смелых предположений, но только если они не шиты белыми нитками. А здесь я никак не могу взять в толк: кто же тогда пел и сочинял за Маккартни все эти годы, если он попрощался с нами в шестидесятые?! Неужто полицейскому Кэмпбеллу вживили композиторский чип, а заодно и пересадили всю вокальную машинерию сладкоголосого битла? МИ‑6, как любая спецслужба, – страшные люди, но не настолько же… Если это в моих силах, я пишу, чтобы уговорить тебя не ввязываться в этот роман! Точнее… напиши его, но слегка в ином ключе. Ведь сама по себе сюжетная канва прекрасна – если мы о вымысле, а не о жизни. Допустим, и правда некий гениальный музыкант попадает в автокатастрофу. То есть за основу берем нашу теорию заговора, но никаких реальных «Битлз»! Есть погибшая знаменитость. Есть ее внешний двойник – чисто вывеска. А есть – безвестный самородок из глубинки, которого находят, чтобы он сочинял музыку вместо ушедшего гения. Допустим, что… у него плохо со здоровьем, он передвигается в инвалидной коляске – в общем, можно так или иначе обострить его положение! Также можно описать отношения этих двоих, которые теперь вынуждены вместе заменять одного гения. Сколько здесь можно выписать драм и коллизий! Допустим… девушка, да, между ними девушка! И она изначально со здоровым красавцем, но постепенно сближается с талантливым инвалидом! Но потом, разумеется, все возвращается на круги своя… и снова трагедия… И тут парень решает жить своей жизнью, а не чужой… А потом – хлесткий открытый финал! Если тебе уж так необходимы теории заговора, можешь упомянуть диадему русской императрицы на голове у этой засохшей британской плюшки, ты понял, кого я имею в виду…

Словом, можно навертеть так, что «Уорнер бразерс» нервно курят в туалете… Кстати, ведь и сценарная перспектива проглядывает! И не нужен тебе никакой Маккартни! Оставим его в покое и скажем спасибо за все, что он для нас спел. Сколько можно дедушку лохматить…»

Я шумно вздохнула и нажала кнопку «Отправить». Потом стала сочинять ответ Виктору Ланге. Мол, читаю ваш труд. Проникаюсь горячей признательностью и восхищением вашим исследовательским энтузиазмом. И, сознаюсь, что вы разбередили во мне голос родной земли, которая забавы ради запустила меня, как воздушного змея, в сдвинутые брови уральского облака – да и порвалась веревочка‑то… Я даже припомнила – из папиных рассказов – о том, что Ипатьевский дом стоял в конце 60‑х – начале 70‑х бесхозным. Внутри его постепенно разъедала энтропия времени. Возможно, сейчас вы услышите, что никто и близко не приближался к этой святыне до того, как ее снесли в 1977 году. Это не так, конечно. Место трагедии притягивает. Не всякой, но той, что изменила нашу коллективную карму, если можно так выразиться… Впрочем, в сферы, мало мне понятные, вторгаться не буду. А люди заходили в этот дом. Он же был красивым – уральский тире сибирский купеческий модерн… Дети играли в садике рядом. А еще в Ипатьевском доме, в том самом подвале, где случился расстрел, сохранились хорошие доски. Не сочтите за низменный быт перед лицом страшного кровопролития, но вы же помните, что была эпоха дефицита всего и вся. Вот люди потихонечку и тащили, что так эпично, но плохо лежало. Никто не охранял. Да и потом… понимаете, я это от папы знаю, он сказал, что тоже принес оттуда доски и латал ими прорехи в нашем полу, в детской комнате… Сами понимаете, как для меня важно, чтобы они не были политы детской кровью.