Десять писем

Но никакого горя не было и в помине. Я никогда не хотела продолжительных отношений с Уильямсом. Это было понятное лишь нам двоим откровенно ложное увлечение, подпитанное разрушительной природой белых кристаллов. На тот момент мне хотелось, чтобы хоть кто‑то был рядом со мной. И этим человеком стал Джеймс.

Кроме себя, винить было некого. Я хотела, я позволила и, выходит, я виновата. Остаточная струйка разочарования в самой себе развеялась без остатка, когда я, полностью успокоившись и похвалив себя за то, что не оказалась еще большей дурой, чем могла, твердо решила больше никогда не принимать участие в подобных пьесах.

После душа я села за ноутбук и решила погуглить лучшие танцевальные студии города. Я ждала, пока загрузится поисковая страница браузера, и думала о том, как простое подростковое хобби переросло в самую настоящую любовь.

Очень много лет я исполняла только классические танцы. Мне все всегда говорили, что у меня талант, и пророчили большое будущее. Точнее, все, кроме Ричарда. Он всегда считал это временным увлечением и никогда не относился к этому серьезно, твердо пресекая любые разговоры о выборе танца как основной сферы деятельности. Только мама могла противостоять ему. Но мамы не стало, и большое танцевальное будущее не состоялось. Разгульный образ жизни и принудительное лечение отбросили танцы в конец перечня желаемых мной занятий, а позже и исключили вовсе.

Долгое время я не могла отмыться от въевшейся в меня грязи. Я заставляла себя подолгу сидеть под душем в надежде, что смогу смыть ее прохладными струями воды. Я не хотела понимать и принимать, что грязь не снаружи. Она внутри.

Мне нужно было срочно избавляться от угнетающего меня отвращения к самой себе, поэтому в Лондоне в качестве терапии я решила возобновить тренировки. Но классика не привлекала меня как прежде, и мне пришлось попробовать нечто новое. Сходив буквально на одно занятие по стрип‑пластике, я поняла, что хочу продолжать танец возле совсем другого станка. Это стало моей отдушиной. Именно новое увлечение, не переходя рамок приличия, помогло мне заново раскрыть сексуальность и чувственность собственного тела. Только когда я танцевала, я чувствовала себя по‑настоящему красивой, свободной и живой. Поэтому вся вульгарщина и пошлость с оттенками явной демонстрации собственной несостоятельности исчезла, всплывая теперь лишь отдельными фрагментами в водовороте памяти.

Просмотрев несколько студий и выделив для себя две, я записала их адреса, планируя посетить их в самое ближайшее время. Но сегодня эмоции требовали выплеска, поэтому, надев черный топ и черные лосины и захватив с собой стрипы, я направилась в спортзал.

Яркая вспышка света ослепила меня, когда я нажала выключатель в помещении в цокольном этаже, и мне пришлось немного приглушить освещение, чтобы создать нужную атмосферу.

Три стены были полностью зеркальными. Вдоль одной из них друг за другом выстроились силовые тренажеры. Возле другой лежали гантели и гири. Слева от входа, на стене, выкрашенной в мрачный черный цвет, висел деревянный стенд, под стеклом которого хранился набор метательных ножей.

На вид это были самые обычные черные ножи. Ничего особенного. Но Алекс рассказывал, что лезвия сделаны на заказ из высокопрочной стали, легкие и великолепно сбалансированные. Он с ребяческим восторгом в глазах хвастался ими передо мной и показывал свои инициалы, выгравированные на ручках каждого из них. Эти воспоминания были словно из другой жизни. Почему они до сих пор оставались здесь, а не переехали на его новое место жительства, для меня оставалось загадкой.

Немного разогревшись, я надела стрипы и подключила телефон к колонке, стоявшей в углу. Соответствующие моему настроению мелодичные звуки с отливом грусти блюзовой композиции заполнили зеркальное пространство комнаты.

Это была чистейшая импровизация. Мои мысли отключились, и тело самостоятельно передавало все те грани моей фантазии, которые я желала преобразить во что‑то особенно прекрасное.

Я не сразу поняла, что нас двое. Только он не танцевал. Он был неподвижен, словно статуя, а я своими плавными, лишенными резкости движениями пыталась побудить его хоть на малейшую чистую, без всяких предрассудков эмоцию. Подключив весь свой шарм и обаяние, я не останавливалась ни на секунду, словно боялась, что у меня больше не будет шанса привлечь его внимание. У меня сбилось дыхание, а от пронизанной насквозь печалью мелодии защипало в носу, но я упорно продолжала двигаться, полностью растворяясь в придуманном мной образе. Я выложилась по полной, задействовав максимум возможностей собственного тела, и сделала сложный переворот, от которого руку насквозь прострелило болью. Но я проигнорировала ее и, завершая скольжение по блестящему паркету, испытала легкое разочарование от того, что мой воображаемый партнер так и остался непреклонен. Я замерла на коленях и, опустив голову вниз, размеренно дышала. Подобную вариацию я исполняла впервые, и мне бы очень хотелось дать ей необычное название, но в голове, как назло, не было ни одной достойной идеи.

Внезапно я ощутила чей‑то пристальный взгляд и, резко подняв голову, увидела в отражении силуэт позади себя. Я не поднялась и не обернулась. Раскрасневшаяся и немного уставшая, я все так же сидела на коленях и смотрела в зеркало на Алекса, который стоял в проеме, прислонившись бедром к дверной раме, и не сводил с меня глаз. Еще с полминуты он неотрывно смотрел на меня, а затем, вытащив руки из карманов брюк, лениво похлопал три раза.

– Я впечатлен, – хрипло проговорил Миллер. – В чем смысл?

– Для впечатленного слишком слабые овации, – ответила я, склонив голову набок. Неторопливым шагом он подошел ко мне так близко, что моя голова коснулась его левого бедра.

– Девушка танцует вокруг ледяного принца и пытается растопить его холодное сердце, – с трудом сглотнув нервный ком в горле, пояснила я.

– Растопила?

– Нет.

Уголки его губ слегка дрогнули.

– Плохо старалась.

– Ну, если даже ты не остался равнодушным, значит, не все так плохо.

– Я хотел поговорить, – сказал Алекс, игнорируя мою последнюю фразу. Окинув меня взглядом, он чуть дольше задержался на моей шее. На ней не осталось абсолютно никаких следов нашей вчерашней потасовки. Инстинктивное чувство страха сделало меня слишком впечатлительной. В действительности он не приложил столько силы, чтобы могли остаться следы.

– Тебе не кажется, Алекс, что сейчас не самое удачное время для разговора, – тихо проговорила я.

Наши взгляды пересеклись в отражении. Он расслабленно стоял, сцепив руки за спиной, а я сидела возле него на коленях и смотрела ему прямо в глаза. Не знаю, что думал он. Я думала, что это до дрожи сексуальная картинка, которую хотелось вытатуировать на стенке моего головного мозга, и, периодически прикидываясь влюбленной дурочкой, прокручивать перед сном. Мне это казалось до мурашек возбуждающим и наталкивало на далекие от морали мысли.

Он протянул мне руку и, приняв ее, я поднялась. Стоя на своих каблуках, я была практически одного с ним роста, что являлось крайне непривычным.

– Удобнее разговаривать, когда ты не на коленях. – Интонация была максимально ровной, с отсутствием любых заигрывающих ноток.

Я впала в легкий ступор. Это флирт в исполнении Александра Миллера? Внутренняя стерва ошарашенно захлопала ресницами от двусмысленности произнесенной им фразы.