Десять писем

– Ты прав, Алекс. На коленях обычно стоят не для разговора, – нервно протянула я, неосознанно облизывая пересохшие от волнения губы.

В его глазах появился лихорадочный блеск, и я готова поклясться, что на какой‑то краткий миг там пронеслось острое, неконтролируемое желание.

Одна секунда. Одно моргание. И мимолетная вспышка похоти растворилась в пугающе бездонной глубине льдистых глаз. Словно мое воспаленное сознание придумало параллельную реальность, в которой стоящий передо мной Алекс смотрел на меня, испытывая непреодолимое влечение. С легкой досадой я вынуждена была признать, что в действительности маска раздражающего спокойствия и высокомерия была по‑прежнему на законном месте.

– Хорошая попытка, Вивиан, – скривился он. – Но абсолютно безнадежная. Я понимаю, отказаться от пагубных привычек сложно. Но не стоит путать меня с Уильямсом.

Упоминание о Джеймсе неприятно кольнуло.

– Ты знал?

Брат свел брови к переносице и задумчиво рассматривал мое лицо, мысленно пытаясь сложить нужный пазл. И, когда у него получилось, его губы растянулись в широкой насмешливой улыбке, которую так и хотелось стереть с его надменной физиономии.

– А, ты о его невесте, – издевательски растягивая слова, сказал он, явно получая удовольствие от сложившийся ситуации. – Хлоя – потрясающая. Такая милая и нежная. Уильямс ее недостоин.

Я сжала руки в кулаки, но промолчала. У него снова получилось меня задеть. Я никогда не слышала, чтобы Алекс называл кого‑то потрясающим. В крови забурлило что‑то темное, отдаленно напоминающее ревность.

Не услышав моих комментариев и открыто наслаждаясь произведенным эффектом, он продолжил:

– На мой взгляд, Джеймс больше подходит таким как ты. Вы не будете требовать друг от друга верности. Насколько я слышал, вы с ним любили эксперименты. – Он выжидательно уставился на меня, будто ждал официальных опровержений с моей стороны.

Стальной обруч скрытой злости сдавил грудь, будто тисками. Мне хотелось войны. Хотелось снять эти долбанные стрипы, от которых неимоверно затекли ноги, и воткнуть каблук ему в самое сердце, если вообще до него можно добраться сквозь толщу льда. Внутренняя стерва достала огнетушитель и жалостливо упрашивала остыть. Маленькая сучка была к нему неравнодушна и портила мне все планы.

– Смотря, что ты подразумеваешь под экспериментами, Алекс, – сухо сказала я. – БДСМ, групповуха, что конкретно?

Он молчал. Молчал и прожигал меня своим убийственным взглядом.

– Если ты собираешься испепелить меня глазами, то спешу заверить, ничего не выйдет. Зачем пришел?

Алекс, еще пару мгновений, очевидно, сомневался, стоит ли продолжать весь этот диалог, но потом его лицо расслабилось, и он абсолютно бесстрастным голосом сказал:

– Сегодня у Энди день рождения. В девять часов в Soho. Тебя отвезет Рик. А прямо сейчас поднимись к отцу в кабинет, – и, не дожидаясь моего ответа, быстрым шагом вышел из зала, оставив после себя длинный шлейф недосказанности.

 

***

 

Тяжелые темно‑зеленые бархатные портьеры ее были плотно задернуты и не пропускали ни одного лучика света. В приглушенном свете позолоченных ламп обстановка кабинета выглядела по‑настоящему царственно, а от количества вензелей на синих обоях рябило в глазах. Большую часть пространства занимал массивный т‑образный стол из красного дерева, по обе стороны от него располагались двустворчатые деревянные шкафы со стеклянными дверцами, полностью заполненные книгами. Между ними висела знакомая картина великого художника Караваджо – «Смерть Марии».

Ричард утверждал, что это произведение поражало своей эмоциональной силой и добиралось до самых глубин его души. Во мне это трагичное зрелище всегда вызывало лишь скорбь. Я не знала, оригинал это или копия бесподобного качества, но купил он ее сразу после смерти мамы, и с тех пор картина никогда не покидала стен этой комнаты.

В кабинете стояла абсолютная тишина, разбавленная лишь шуршанием листов бумаги, просматриваемых хозяином дома. Я оторвалась от созерцания этого «позитивного» творения и взглянула на отчима. Сложив документы в папку, он убрал ее в ящик стола и, откинувшись на спинку кресла, обтянутого черной кожей, посмотрел на меня. Расслабленная поза никак не сочеталась с цепким взглядом холодных глаз. Рядом с ним всегда было странное чувство, будто он, прежде чем принять то или иное решение, ментально прощупывал почву.

Сейчас от Ричарда волнами исходили уверенность и ощущение превосходства. Его власть распространялась далеко за пределы Нью‑Йорка, а его многомиллиардная корпорация «Miller Health Corp.» являлась одной из самых успешных и престижных в Америке. Туда практически невозможно было устроиться обычному человеку, а попасть туда на стажировку после университета – один шанс на миллион.

Я склонила голову набок и слегка улыбнулась. Всемогущий аристократ. Если пустить ему кровь, она будет голубой?

Слева от него в кресле сидел Алекс. Он задумчиво крутил в руках ручку и очень правдоподобно делал вид, что меня здесь нет. Что ж, ничего нового.

– Присаживайся, – сказал отчим, указывая на кресло по правую руку от него. Я послушно села и, закинув ногу на ногу, положила руки на деревянные подлокотники кресла.

Ричард оперся локтями о стол и, скрестив пальцы перед собой, произнес:

– Я позвал тебя, чтобы поговорить о твоем будущем, Вивиан. Я не в курсе твоих дальнейших планов, но хочу, чтобы ты работала в компании.

В этом весь Ричард. Он всегда считал, что его решения здесь – единственно верные. Не могу сказать, что его предложение меня удивило. Все члены его семьи должны быть в зоне видимости и, желательно, под четким контролем. Обдумывая свой ответ, я начала нервно постукивать кончиками пальцев по твердой поверхности, издавая, по моему мнению, раздражающий звук.

– Она дизайнер интерьеров, о чем ты вообще думаешь? – раздался невозмутимый голос брата с почти неуловимыми оттенками недовольства.

– Хоть ее образование и не отвечает предпочтениям нашей компании, я уверен, ты сможешь все устроить. Пусть начнет с малого.

– Хочешь, чтобы она носила мне кофе? – насмешливо протянул Алекс, так и не удостоив меня даже малейшим вниманием. Кажется, эту идею он находил вполне привлекательной.

Ричард его веселья не разделял.

– Не говори ерунды.