Десять писем

Прислонив голову к прохладному стеклу, я прикрыла глаза и наслаждалась теплом лучей, пробивающихся сквозь быстро мелькающие деревья. От особенно резких вспышек я по‑детски морщила нос и ругала себя, что забыла взять с собой очки. Звук мотора успокаивал, а в воздухе витал стойкий запах владельца. Терпкий мускусный аромат пропитал каждую молекулу свободного пространства и забился в нос, вызывая беспричинное желание придвинуться ближе к его источнику.

Я стала невольно бросать короткие взгляды в его сторону. Я думала, Алекс будет лихачить и демонстрировать всю крутизну своей дорогой игрушки. Но брат лишь расслабленно сидел в кресле, легко удерживая руль одной рукой, и в отличие от меня, не испытывал никакого дискомфорта от затянувшегося молчания. Не барабанил пальцами по рулю, не прикусывал щеку или губу, не суетился и не сомневался. Он излучал стопроцентную уверенность, и я была убеждена, что внутри у него тоже полный штиль.

В салоне не играла даже музыка, и когда тишина меня порядком задолбала, я осмелилась задать вопрос, который уже два дня беспрерывно крутился в моей голове:

– Итан звонил тебе?

Алекс, не отрываясь от дороги, сухо улыбнулся.

– Волнуешься?

– Не хочу бессмысленных драк.

– Я рад, что ты понимаешь глупость своего поступка. Впредь старайся меньше пить. И нет, он не звонил.

– Ты умеешь нормально разговаривать? – сразу ощерилась я. – Твое высокомерие порядком надоедает.

– Нормально – это как?

– Это без твоих нравоучений, упреков и приказов. Снисходительный тон тоже бесит.

– Я обязательно учту все твои пожелания. – Снова этот невозмутимый, раздражающий до оскомины на зубах голос.

– И тебе стоило бы извиниться за свои слова, – не отступала я.

– Извини, – легко бросил брат, будто случайно наступил мне на ногу. Прозвучало издевательски и совсем не искренне.

– Ты не умеешь извиняться, – сквозь плотно сжатые зубы язвительно процедила я.

– Нет опыта. Я редко бываю неправ.

От злости я крепко вцепилась в ремень безопасности и уже открыла рот, чтобы вылить на него поток обвинений, как вдруг он внезапно повернулся ко мне и буквально за секунду нейтрализовал весь мой негативный настрой своей широкой улыбкой. От неожиданности я чуть не поперхнулась воздухом и беспомощно смотрела на него, пока Алекс с нескрываемым триумфом в глазах наслаждался моей растерянностью.

Мое сердце дало сбой. Красная мышца замедлилась, а затем принялась качать кровь в удвоенном, нет, в утроенном ритме. Каждый волосок на теле наэлектризовался от напряжения, а в груди возникло давящее неприятное чувство, словно… словно это что‑то значило для меня. Что‑то такое, в чем я никогда не смогу признаться.

Тряхнув головой, я скинула розовое марево, еще раз напомнив себе, почему между нами ничего не может быть. Разозлившись сама на себя, демонстративно отвернулась к окну, решив до конца пути больше не заводить никаких разговоров, заканчивающихся каждый раз моим полным провалом.

На горизонте засверкали небоскребы Манхэттена. Царапая верхушками небо, стеклянные вертикали величественных строений уходили в невидимую высоту и поражали своей архитектурной концепцией. Для многих компаний – это вопрос престижа: продемонстрировать собственное превосходство и показать, насколько высоки человеческие амбиции.

Неудивительно, что один из небоскребов полностью принадлежал корпорации. Ричард всегда стремился к безграничной власти, и вид целого города у его ног был лишь каплей в море среди тех вещей, что безостановочно тешили его немалых размеров эго. Поговаривали, что он из какого‑то богатого древнего рода, но, прожив с ним столько лет, я ничего не знала о его родителях. Мне было известно лишь то, что они умерли. Ричард не любил откровенничать, и мои настойчивые попытки выведать семейные тайны очень быстро прекратились.

Оставив машину на подземной парковке, мы зашли в лифт, где Алекс нажал девяносто восьмой этаж. В тесной быстроходной кабине меня одолели первые сомнения. Справлюсь ли я с работой? Вольюсь ли в коллектив? А мое прошлое? И другие терзающие душу вопросы, на которые у меня не было ответов. Мне сейчас очень не помешала бы поддержка брата, но на сегодня лимит его доброты был исчерпан, и он, словно каменное изваяние, стоял в шаге от меня, совершенно не замечая моих внутренних метаний.

«Значит, справлюсь сама», – решила я и, когда створки лифта бесшумно разъехались в стороны, вышла вслед за ним в просторный холл, гордо задрав подбородок.

– Доброе утро, мистер Миллер. – Из‑за стола поднялась презентабельного вида брюнетка.

– Доброе. У себя? – даже не замедляя шага, спросил Алекс.

– Уже час как, – последовал вдогонку мгновенный ответ.

На матовой стеклянной двери висела табличка с надписью: «Директор отдела маркетинга Майкл Эванс», и брат, толкнув ее, пропустил меня вперед.

Светлый просторный кабинет пестрел абстрактными картинами. По моему мнению, на них была нарисована полнейшая чепуха, но на каждой в большей или меньшей степени присутствовал оранжевый цвет. А на каком‑то из уроков нам говорили, что оранжевый – стимулирует творческий потенциал, и я мысленно похвалила себя за отличную память.

Выложенные в идеальный ряд оранжевые карандаши на огромном прямоугольном столе наводили на определенные мысли касательно их владельца, а потрясающий вид на Центральный парк из панорамного окна быстро потерял мой интерес на фоне развалившегося в кресле Майкла Эванса.

Коротко стриженый брюнет сидел к нам вполоборота и, закинув ногу на ногу, внимательно слушал то, что говорил ему по телефону собеседник. На нем была белая рубашка в черную клетку и черные зауженные книзу брюки, а в его левом ухе при малейшем движении покачивались две маленьких сережки. Нахмуренное выражение лица свидетельствовало о том, что разговор был малоприятным, и мужчина нервно постукивал кончиками пальцев по столу, будто спешил поскорее закончить раздражающий его диалог.

– Ты это серьезно? – обманчиво спокойно спросил он. – Думаешь, я поверю в эту чушь? Если я говорю, что макет должен быть готов сегодня, это значит, что я ждал его вчера, – в голосе зазвучала сталь. – Ты отнимаешь мое время, Колман, и пока ты, как кисейная барышня, мямлишь мне в трубку, я теряю деньги, которые, к слову, очень люблю.

В ответ ему принялись что‑то очень громко доказывать, но Эванс, очевидно, не отличался терпением и, перебив собеседника на полуслове, в ультимативной форме заявил:

– Если через час его не будет в моей почте, считай, ты потерял мое расположение. Думаю, последствия тебе известны. – И, отключив вызов, недовольно бросил гаджет на стол.

– И что же такого произошло на Олимпе, что ты решил спуститься и одарить простых смертных своим вниманием? Признаюсь, взволнован, – развернувшись к нам полностью, совсем не взволнованно обратился он к Миллеру.

– Привет, Майкл, – улыбнулся Алекс, присаживаясь в кресло, и взглядом приказал мне сесть напротив. – Проблемы?

– Ерунда. – Отмахнулся хозяин кабинета и переключил все внимание на меня.

– Что за принцесса? – Он пристально осмотрел меня с головы до ног.