Дикарь и лебедь

Ничего иного не оставалось. Меня не выпустят из замка живой, пока я не дам им то, чего они хотят, и даже в таком случае мой шанс снова обрести свободу крайне мал. Однако других вариантов у меня не было, и хотя я уже устала – о, звезды, как же я устала! – делать то, что велено, урок я усвоила: повинуясь собственным желаниям, я обрекаю на печальную участь многих других.

Часы текли, солнце ползло к горизонту, а я так и сидела перед тем расстеленным на полу плащом. Хотелось плакать, но слезы не шли. Только вызывали головную боль, которую я пыталась пустить в дело, дабы выполнить свое невыполнимое задание.

Единственное, что мне удалось сделать к наступлению ночи, это распустить старый шов, и теперь разлохматившиеся края ткани ждали, когда я приметаю их обратно – уже с помощью золотой нити.

Я ощупала ткань и провела руками над каждым дюймом того плаща, затем попыталась вложить всю свою душу в следующую вещь – тунику из тонкого хлопка.

То ли сопротивлялась ткань, то ли чего‑то не хватало, но что‑то было не так, и я не могла понять, в чем же дело. Я пыталась вспомнить, как это происходило прежде, в те немногие разы, когда из‑под пальцев моих выходила золотая нить.

Принесли еще один поднос с едой, а несъеденный обед унесли. Я заставила себя сделать пару глотков воды и испытала чувство вины, вспомнив, как мать пообещала мне, что постарается жить – тогда как хотелось ей лишь угаснуть и отпустить свою душу на поиски души отца.

Дверь снова закрылась – служанка, которая принесла ужин, ни разу не подняла на меня взгляда.

Я была уверена, что она обо всем докладывает королеве. Распустив швы у еще нескольких вещей из сундука, я сердито уставилась на них. Питалась неважно я и в собственном королевстве, а здесь не съела вообще ни крошки и вот теперь начала ощущать последствия такого поведения. У меня кружилась голова, невыносимо слипались глаза, я улеглась прямо на разбросанную по полу одежду и уперлась взглядом в филигранно расписанный потолок.

Что‑то стукнуло по подоконнику. Я не шевельнулась. Очередная птица явилась в надежде, что я отдам ей свой нетронутый ужин.

– Солнышко, что, во имя всех треклятых звезд, ты делаешь в этом гнилом местечке?

Незваный гость примостился на подоконнике, свесив одну ногу вниз, и склонил голову вбок.

– Я тебя по всем лесам и долам разыскивал.

Это оказалась не птица. А жаль.

Это был волк.

– Ну? – Его глаза сверкнули из‑под капюшона плаща, он быстро окинул меня оценивающим взглядом. – Тебе тут язык отрезали? Надеюсь, что нет. – Он ухмыльнулся: – Твой язычок мне нравится.

– Ты, – выдохнула я. Мое сердце наконец вспомнило, как биться.

Ухмылка расплылась в широкую улыбку:

– Я.

Я неловко отползла назад – руки поскальзывались на шелке и тонком муслине.

– Нет.

Выгнув бровь, чужак озадаченно посмотрел на меня со своего насеста.

– Нет? – Он нагнулся вперед, его плащ притягивал сияние звезд. – Что «нет»?

– Ты… это он, и ты убил его.

Тихий смешок слетел с его коварных губ, глаза блеснули.

– Солнышко, лопочешь ты забавно, но я не понимаю, о чем речь.

– Мой отец. – Я поднялась на колени, юбка сбилась комками вокруг ног. – Ты убил его, – горя ненавистью, процедила я сквозь зубы, – и съел его сердце.

Кровавый властитель поджал губы.

– Ах, ты об этом.

На комнату, как петля на шею висельника, опустилась гнетущая тишина, и у меня в горле застыл крик о помощи – призыв к стражникам у подножия лестницы: враг проник в их дом. И он может меня убить.

– Так это и правда была ты, – вкрадчиво, очень вкрадчиво произнес оборотень, а я заскрипела зубами – живот подвело от голода. – Черная лебедь.

– Какая еще лебедь?

– Брось. – Махнув в мою сторону рукой, он добавил: – Мы оба знаем, что это была ты.

Я набрала было воздух, чтобы позвать на помощь, но король поцокал языком.

– Я бы на твоем месте воздержался. Ты ведь не хочешь, чтобы по твоей вине погиб еще кто‑то?

Я болезненно сглотнула и зажмурилась.

– Впрочем, то была не твоя вина. Тебя ведь оберегали, хранили в пузыре невинности – готов поклясться, что единственной твоей обязанностью в жизни было… – Он притворно задумался. – Наверное, хранить себя для рождения потомства? – Я ничего не ответила, и король хмыкнул, получив подтверждение, в котором не нуждался. – Как я уже сказал, даже не будь ты наивна, откуда тебе было знать, кто я?

Я не могла понять – он пытается облегчить чувство вины, которым придавливало меня с каждым вдохом, или раздуть его, чтобы оно разбушевалось как лесной пожар?

– Те, что видят меня по ту сторону границы, редко остаются в живых, так что секрет мой раскрыть тебе было некому.

– Зачем? – Бесполезный, глупый вопрос, который не стоило бы задавать.

– Зачем что? – Черное облачение короля переливалось в свете звезд, ночной бриз, обогнув его, влетел в комнату и поцеловал меня в горящее лицо. – Зачем я обманул тебя? Это ж вроде очевидно. – В этих словах было столько сарказма, что мне захотелось выбить его кулаками, чтобы король‑наглец взмолился о пощаде. – Зачем я поцеловал тебя? Что ж, дорогая моя племенная лошадка, к сему моменту должно быть вполне очевидно и то…

– Хватит. Зачем ты его убил?

– А ты грубиянка. Тебе об этом говорили? – Он задумался, провел языком по верхней губе, а я опустила взгляд на свои дрожащие руки. – Возможно, тебя избаловали в твоем миленьком королевстве. Хорошие манеры, моя черная лебедушка, это не пережиток прошлого и не варварство. Это часть нашего наследия и часть нашего существа.

Я едва сдержалась, чтобы не расхохотаться над этой абсурдной отповедью.

– Варвар здесь ты – дикарь, лишенный сердца. Где были твои сраные манеры, когда ты убивал моего отца, мой народ?

Я не стала поднимать на него глаз.

– У нас с тобой будет достаточно времени, чтобы обсудить всякое – но позже. – Слова короля прозвучали так, будто он улыбался.