Доктор Аддер
– Замолчи.
Лиммит двинулся на запад, в сторону Финикса. Оглянувшись, он подумал, что на ее устах даже издалека заметна странная печальная улыбка, означающая, что он ей слишком дорог, чтобы пытаться его удержать, и что она уже пережила множество таких прощаний с любовниками, которые уходили от нее так, как уходят лишь от по‑настоящему близких людей. Он развернулся и пустился бежать. Он бежал, не разбирая дороги, затем споткнулся и упал, сбил дыхание, заскреб руками по дорожному покрытию. Прижал ладони ко рту, зализал кровь из появившихся ссадин. Спустя время он поднялся и пошел дальше.
Теперь с той же улыбкой она прижималась к нему в лос‑анджелесской комнатушке. «С победной ли улыбкой?» – спросил себя Лиммит. Оттолкнув ее, он встал и подошел к окну. Нагнулся, поднял лежавший под окном желтый радиоприемник и стал его изучать.
– А я и не знал, – заметил Лиммит, – что радиостанции до сих пор работают.
Мэри с удивлением посмотрела на него.
– Эту и станцией‑то не назвать, – ответила она. – Какой‑то старикан из Крысиного Города крутит песни по миниатюрному трансмиттеру. Прием только в ЛА и только днем. В основном старые записи немецких опер.
– Как его зовут?
Она пожала плечами:
– Не знаю. Станцию все называют KCID, что бы это ни значило[1]. Его никто никогда не видел, но он знает про все, что творится в ЛА, и хвалится этим – легкий треп между записями. И, как у всех крысоедов, у него пунктик на Аддере.
Лиммиту хотелось послушать, но он понял, что пока больше не вынесет Воццека. «Надо бы эту мелодию сделать официальным гимном Лос‑Анджелеса», – сказал он себе, выключил радио и развернулся, чтобы выглянуть в окно. Верхнее стекло выбили, на его месте, как гнилые зубы изо рта, торчали редкие осколки, на нижнем же виднелись пятна грязи. В изломанном свете лос‑анджелесского утра проступили блуждающие по Интерфейсу на полусогнутых ногах фигуры. Время от времени они рылись в кучах мусора.
– Кто эти люди? – не оборачиваясь, спросил он.
Мэри разглядывала худые бледные ноги и тощие ягодицы Лиммита, бушевавшую на его плечах подростковую сыпь и взрослые шрамы. «Он не слишком о себе заботится», – подумала она.
– Мусорщики, – сказала она, не утруждая себя проверкой. – Стервятники. Старые фрики и выродки Крысиного Города, бомжи. Разгребают мусор по всей улице. Ищут монеты, таблетки, остатки еды, чтобы тут же и поесть. И все, что имеет в трущобах хоть небольшую ценность для перепродажи.
Он отстранился от окна, сел рядом с ней и лениво потрепал ее по бедру.
– Ты знаешь, что дальше, – негромко произнес он.
Она заглянула в его узкое лицо с глубоко посаженными глазами.
– Твое дело, надо полагать?
– Именно, – кивнул он.
Она взяла Лиммита за руку и переплела свои пальцы с его.
– Еще минуточку. Пожалуйста.
Он крепко зажмурился, сжал ее руку, словно желая причинить боль трением костяшек о костяшки.
– Никаких больше минуточек, – ответил он.
Полуденное солнце проникло за край светового люка и ударило прямо в лицо доктора Аддера. «А‑а‑а‑а! – завопили персонажи его снов. – Нас застрелили, мы умираем!» Это было так, ибо сны и все их жители развеялись, когда Аддер открыл один глаз, снова закрыл и перевернулся на импровизированной подушке из марли и бандажей подальше от беспощадного солнца.
– Проклятое солнце, – пробормотал он. – Или это предвестник какого‑то божественного проклятия? А, неважно.
Приподнявшись на локте, он осмотрел обнаженную фигуру спящей рядом девушки. Когда накануне вечером голова Паццо внезапно разлетелась на осколки, уровни адреналина и прочих гормонов в крови Аддера преобразовали шок от этого происшествия в неприкрытую паранойю, как это за ним и водилось. Аддер затащил юную шлюху на мотоцикл, вернулся за черные кованые ворота, закрыл их, уволок девушку в дом, запер переднюю дверь и, отступая в кладовую, где хранился весь хирургический инвентарь, заблокировал и все промежуточные двери одну за другой. Обезопасив себя таким образом, он придвинул две каталки к стене (в его голове возник неясный, предположительно инспирированный винтажными киновестернами из коллекции Бетрича образ – нападающие осаждают дверь последнего укрытия, а он прикрывается телом шлюхи, одновременно отстреливаясь из «магнума» калибра 0.44) и обнаружил, что, вопреки или благодаря этим фантазиям, совершенно неуместная эрекция спадать не собирается.
Но то было вчера ночью. Теперь стимуляторы и порожденные ими страхи вымылись, оставив по себе неприятный привкус на зубах и общее ужасное самочувствие. Он скинул простыни и потрепал девушку по ягодицам.
– Эй, – позвал он. – Давай вставай. Нас ждут великие дела.
«Особенно тебя», – мысленно добавил он не без злорадства.
Проститутка перекатилась с боку на бок и посмотрела на него. Ясные немигающие глаза указывали, что она уже некоторое время не спит, а просто неподвижно лежит рядом.
– Великие дела? – сказала она горько, словно тщательно обдумывала случившееся. – Я не ожидала, что ночь с великим доктором Аддером на поверку сведется к обычному перетраху на жестких, словно стальные слябы, каталках в захламленной кладовке.
Аддер потянулся и зевнул.
– А чего ты ожидала? Нет‑нет, не утруждай себя ответом. Все вы, дешевые шлюхи, одинаковы. Вы ожидаете получить за свое почти девственное тело не только особые аналитические и хирургические услуги, на которые рассчитывает твой сутенер, но и, во‑первых, головокружительную эротичную поездочку по Интерфейсу на прославленной машинке доктора Аддера и, во‑вторых, райские услады секса в роскошном дворце доктора Аддера на холмах. И чего ты ожидала от него? – Он махнул рукой на свой полувставший член. – Думала, у моего хера глазки‑бусинки, а раздвоенный язычок туда‑сюда снует? Чушь собачья. – Он рассмеялся, перекатившись на спину. – И что, по‑твоему, я тебе должен, задавака ты эдакая?
[1] Как ясно из дальнейших аллюзий, это анаграмма фамилии Филипа К. Дика (Philip K. Dick), близкого друга К. У. Джетера.
Конец ознакомительного фрагмента
