Дом без ключа
Глаза Люсьена закрыты большими черными очками. Он слеп – глаза ему выжгло огнеметом, когда немцы выкуривали из казематов последних защитников линии Мажино. Вдобавок Люсьена контузило; с тех пор он немного не в себе, и весь квартал считает его полуидиотом. Жак‑Анри подозревает, что это не так, и относится к нему серьезно: сигарета и монета – дань этому отношению. Они иногда болтают, если у Жака‑Анри есть свободная минута, и Люсьен далеко не всегда говорит глупости.
– А завтра? – спрашивает Жак‑Анри. – Тоже удача?
Люсьен до ушей растягивает лягушачий рот:
– А будет ли вообще завтра?
– Ты редкий оптимист!
Жак‑Анри задерживается еще немного, чтобы дать Люсьену прикурить, закуривает сам и торопится уйти – Жюль еще не знает, что Жак‑Анри вернулся, и скорее всего ломает себе голову над сообщением из Женевы.
В приемной тихо и прохладно. Жалюзи опущены, и тени, чередуясь со светом, превращают Жюля в зебру. Не поднимая головы от бумаг, он жестом показывает Жаку‑Анри на диван и скучающе цедит:
– Соблаговолите присесть…
Он просто великолепен в роли секретаря! На полированной крышке стола ни соринки. Набриолиненный пробор вытянут в ниточку; толстая роговая оправа на носу и безукоризненно белые воротничок и манжеты создают необходимую дистанцию между Жюлем и случайным посетителем.
– Браво! – говорит Жак‑Анри. – С понедельника я повышаю вам жалованье…
– Патрон!
На лице Жюля столько неприкрытой радости, что Жак‑Анри смущен.
– Ну, ну, не так восторженно, старина!.. Образцовый секретарь должен ненавидеть своего хозяина.
В кабинете Жак‑Анри с размаху бросает портфель на стол и сам присаживается на краешек. С треском распечатывает пачку швейцарских сигарет – дорогих, с золотым ободком. Жюль осторожно выуживает одну и, преувеличенно закатив глаза, нюхает, словно цветок.
– О!..
– Забирай все, – говорит Жак‑Анри. – У меня есть еще одна: Ширвиндт буквально засыпал меня подарками.
– И новостями?
– Разумеется.
– О Камбо?
– И о нем тоже…
Роняя пепел на пиджак, Жак‑Анри рассказывает о поездке. О встрече с Роз. О ее новом друге.
Роз привела своего друга к кафе, и Жак‑Анри из‑за портьеры разглядел его. Высокий светловолосый парень с на редкость непринужденными манерами. Он сошел бы за киноартиста, будь его костюм поэлегантнее, а обувь менее груба. Именно обувь и привлекла внимание Жака‑Анри – ботинки из малиновой кожи, с крутыми полукруглыми носами. Таких не делают ни во Франции, ни тем более в Бельгии. Жак‑Анри знал и этот фасон, и австрийскую фирму «Элефант», единственную, кто предлагал его на обувном рынке. Друг Роз никогда не говорил ей, что бывал в Австрии.
Эти ботинки своей безвкусицей раздражали Жака‑Анри, как зубная боль. И вообще в тот день ему все не нравилось – слишком яркие горы за окном, слишком счастливая улыбка Роз, которая целиком и полностью предназначалась ее спутнику, сам спутник со своими удивительно правильными чертами лица. Это лицо было красивым и незапоминающимся одновременно… У Жака‑Анри гудела голова и ныла поясница. Утром в отеле он померил температуру; еще держа во рту градусник, уловчился высмотреть, что ртуть забралась далеко за красный поясок. Так и есть, он все‑таки простудился вчера на ветру! Жак‑Анри отказался от завтрака и послал горничную за аспирином.
В кафе он ограничился чашкой жидкого чая и булочкой. Булочка была маленькая.
Кто он – этот друг Роз? Эмигрант из Бельгии, один из многих, кого нацизм загнал сюда без документов и средств к существованию? Роз, несомненно, любит его; она сказала об этом Ширвиндту, и тот беспомощно развел руками. При всей своей решительности Ширвиндт податлив и мягок во всем, что касается особенностей женской души. Роз, если бы хотела, могла из него веревки вить – холостой и бездетный, он буквально терялся в ее присутствии. Жак‑Анри уже и прежде подумывал, что Роз надо отозвать во Францию. И если бы обстоятельства не складывались так, как сейчас, когда Роз просто некем заменить, он предпочел бы видеть ее в Марселе, а не в Женеве.
Две загадки – бельгиец и Камбо. Находясь в Париже, Жак‑Анри был почти бессилен найти к ним ключи. Оставалось полагаться на опыт и проницательность Ширвиндта и его профессиональную осторожность. Единственное, что Жак‑Анри может сделать со своей стороны, – навести справки в тех двух кафе Монмартра, завсегдатаем которых, по словам Роз, ее друг был до оккупации Франции. На это уйдет не меньше недели.
Что же касается Камбо и его таинственных источников информации, то здесь только два выхода – или сотрудничать с ним, или прервать все сношения. В первом случае это значит – доверие без гарантий. Во втором – отказ от действительно первоклассных материалов, достоверность которых – по крайней мере пока! – подтверждена практикой.
Как быть?
Их здесь так мало – Ширвиндт, Жюль, Жак‑Анри, еще один человек в Брюсселе. Были товарищи в Марселе и Лилле, но их схватило гестапо. Лилльский провал был особенно трагичен – жена радиста ждала ребенка и донашивала последние недели… Жаку‑Анри, его помощникам и тем добровольцам из движения Сопротивления и антифашистского подполья, которые осуществляли связь, противостоит сложная и мощная машина гитлеровской контрразведки. Абвер, полиция безопасности и СД, гестапо, политическая полиция, полевая жандармерия, контрразведывательные службы имперских ВВС и ВМС.
Это не было суеверием, когда Жак‑Анри спрашивал Люсьена: «Что ты нагадаешь мне сегодня?» – и радовался, услышав: «Удачу!» Им действительно очень нужна удача – ему и его товарищам.
Жак‑Анри трет лоб, словно прогоняя невеселые мысли.
– Что же вы с Вальтером решили? – говорит Жюль.
– С Камбо не будем торопиться. Рано или поздно появится какая‑нибудь зацепка для разговора о связях. Может быть, он последний из тех, кто был в берлинской группе и уцелел.
– Тех уже нет в живых…
– Мы не все о них знаем.
– Достаточно, чтобы обнажить головы…
– Я не о том… У берлинцев были люди в окружении Геринга и Ламмерса из имперской канцелярии. Кроме того, они нашли антифашистов даже на Бендлерштрассе[1]. Сведения Камбо – почти ручаюсь! – идут из тех же источников.
– А не из ведомства Гиммлера?
– Ширвиндт считает, что нет.
– А ты?
[1] На Бендлерштрассе в Берлине находилось здание военного министерства.
