Дом в Мансуровском

Юлька презрительно фыркала – малышня! В куклы! Кукол Юлька не любила. В магазин и в больницу играли, но Юлька вредничала, вкатила младшей больной укол, та громко заревела. На крик прибежала перепуганная Ася и давай расспрашивать, чем уколола да как.

– Чем‑чем! Спичкой! – фыркнула Юлька и разобиделась. Даже обедать не пошла. Ну их, этих дур перепуганных!

Расстроенная Маруська предложила шахматы. В шахматы Юлька играть не умела, а вот в шашки резалась будь здоров! А уж в козла! В смысле, в домино, «в кости», как говорил дед.

В поселке все играли в козла – и мужики, и дети. А шашек дома не было, и показать свое мастерство не получилось. К тому же Юлька не любила проигрывать.

А вообще первый день прошел ничего. Долго гуляли на улице, два раза ели мороженое и пили сладкую газированную воду.

Ужинать девочки отказались, а Ася и не настаивала. Отец вообще торчал в кабинете.

Легли девочки поздно. Это не бабы‑Галин режим – в полдесятого спать!

Маруська все спрашивала, удобно ли Юльке. «Удобно», – буркала та. А что может быть неудобного – нормальная кровать, мягкое белье в голубой горошек, на тумбочке горит ночничок. Это для Маруськи – она без света не засыпает. А Юльке все равно. Она ничего не боится. Или почти ничего.

Юлька сначала боролась за свои права – куда деть строптивый характер. Но отец, Ася и тем более младшая сестра на первенство не претендовали и с ней не спорили.

Отец, как обычно, много работал, у мачехи – до чего же противное слово – всегда находились дела, а тихая Маруся с восторгом и обожанием смотрела на старшую сестру – в ней было то, что напрочь отсутствовало в самой Марусе: смелость, склонность к авантюрам, дерзость, стремление к лидерству. Ах, как Марусе хотелось быть такой же, как сестра! Ну хотя бы наполовину.

Во дворе Юльку приняли настороженно, но через пару дней она и там стала несомненным лидером. Марусе завидовали – какая у нее сестра! И с тех пор ни ведерки, ни формочки не отнимали – с новоявленной защитницей связываться не хотелось.

А вот на море не поехали – сначала умер дед, Катин отец, а следом другое горе – Галину Николаевну, профессорскую тещу и бабушку девочек, разбил инсульт, и весь август ездили к ней в больницу. Ася возила еду, совала деньги медсестрам и нянечкам, теребила врачей – казалось, за жизнь несчастной старухи никто и не борется.

– Шансов мало, – хмуро бросил лечащий врач, – и лучше бы… Вы уж меня извините. Ну вы меня поняли. А если выживет – ох, не завидую! Уход за лежачей больной – вы понимаете! И даже с такой прекрасной дочерью, как вы, уважаемая! Поверьте, это настоящий ад!

Ася ничего не ответила. Оставалось одно – забрать старушку в Мансуровский. Площади хватит. В конце концов, профессор уступит теще свой кабинет. Но все остальное… Нанять сиделку? Кажется, это неподъемные деньги… «Ладно, по мере поступления, – решила Ася, – будет как будет». Ясно было одно – никто и не думал оставлять Галину Николаевну без помощи.

Спокойствие и умение взять себя в руки, отсутствие паникерства держало Асю в любой, самой сложной ситуации. И еще одно чудесное свойство ее натуры – она не помнила зла. Вот и сейчас – она и не вспомнила, что говорила о ней бывшая Сашина теща. Забыла напрочь про «зубастую щучку», «нищую и безродную татарскую девку из барака», про «ловкую мокрицу, пролезшую в узкую щель», про «шалаву, юркнувшую в постель к немолодому козлу».

Александр Евгеньевич воспринял эту новость нервно, но старался держать себя в руках – надо, значит, надо. Ну не на помойку же выкинуть несчастного человека?

Конечно, он тещу не любил. Разумеется, помнил все, что та говорила. У него не было счастливой Асиной черты не помнить обид.

Он понимал, как изменится жизнь их семьи. Как понимал и то, что по‑другому быть не может. В конце сентября Галину Николаевну привезли в Мансуровский.

Она по‑прежнему плохо и неразборчиво говорила, скорее бормотала, чем говорила, плохо ходила и весь день сидела в подушках, которые взбивала и укладывала Ася. Ася же кормила ее с ложки, иначе беда: грязным становился весь стол и пол, да и все вокруг, убирать за старухой было сложнее, чем накормить. Больная все понимала и целыми днями плакала.

И правда – за что такая судьба? За что, за какие грехи ее так наказывают? Разве мало Катенькиной смерти? Разве мало смерти деда? А теперь ей выдано самое страшное наказание – беспомощность и зависимость от тех, кого она ненавидит.

А все старались. Александр Евгеньевич заглядывал в комнату и желал бывшей теще спокойной ночи, та отворачивалась и ответом не удостаивала. Маруся давала ей воды из поильника и читала книжки. Про Асю нечего говорить – все было на ней. И снова ни слова, ни одной жалобы! «Удивительный человек, – думал профессор. – Кристальная, светлая душа!»

Только любимая внучка Юлька старалась ускользнуть от обязанностей. Впрямую не отказывала, но чтобы бежать по первому зову? А что такого случится, если, допустим, она принесет (нальет, выльет) через час? Ну хорошо, через полчаса!

Юлька есть Юлька, на первом месте она, а уж потом все остальные. Жаль, что она оказалась такой эгоисткой.

– И главное – в кого? – горько недоумевал профессор.

– В саму себя, – отвечала Ася, – и не ищи ответов.

Юлька быстро привыкла к новой жизни. Мачеха была с ней любезна и предупредительна, отцу на проказы не жаловалась, а если уж Юльку несло по кочкам – тихо вздыхала и качала головой. Но такие бессловесные укоры Юльке были до фонаря. Впрочем, как и наказания и ограничения. Смешно! В чем ее могли ограничить и как наказать? На два дня лишить прогулки во дворе? Ха! Это не наказание, и она с удовольствием усаживалась читать. Книжки не запрещались – разве можно наказывать книгами? Сладости? Юлька их ненавидела. Даже к такому любимому детскому лакомству, как мороженое, была равнодушна. Поди ее накажи!

Маруська была верным пажом и по‑прежнему смотрела старшей в рот. Преданность младшей была абсолютной – бросалась, дурочка, по первому зову. Отцу было не до Юлькиных фокусов – кафедра, студенты, научная работа да плюс к этому в доме тяжелобольная нелюбимая, вредная старуха.

Юлька часто думала: а если бы не Ася? Что бы со всеми ними было? Вот если бы отец не женился на ней? Жил бы вдвоем с Маруськой? Что было бы с ней, с Юлькой? Баба Галя не жилец, это все говорят. Ну не все, а бабки‑соседки на лавочке. И еще хвалят Асю и отца, святые, говорят, люди.

Понятно, что люди они хорошие, кто же спорит! Но как бы сложилась Юлькина жизнь, если бы их с бабкой не забрали в Москву? Попала бы в детский дом? Если бы не Ася, отец с двумя детьми точно бы не справился. Да еще и Юлькин характер…