Дуреха
Вот и сегодня, услышав звон будильника, Дарья, проклиная все на свете, уселась в кровати, силясь разомкнуть тяжелые веки. На автопилоте встала, сунула босые ноги в тапочки, и, еще не восстановив утерянное за ночь равновесие, покачиваясь, двинулась на кухню.
В завтраке она себе не отказывала, и все, что касалось еды, ею никогда не обсуждалось и не осуждалось.
Дарья любила все: и свежую выпечку, и сливочное масло, и варенье.
– Даша, есть так много углеводов очень вредно, – поеживалась мама, глядя, как дочь жует очередной бутерброд.
– Зато вкусно, – дочь аппетитно причмокивала.
– Но у тебя склонность к полноте, – осторожно напоминала деликатная мама.
– И что? Мужчины уже так устали от скелетов, ходящих по нашим улицам, что рубенсовские красавицы им кажутся даром небесным.
– Что ты несешь? – не выдерживала бабушка. – Вот дуреха! Кто, скажи на милость, толстушек любит?
Наташка хитро посмеивалась и, стоя у них за спиной, одобрительно подмигивала.
– Ничего, сестренка, не сдавайся! В жизни и так много проблем, должна быть и отдушина.
Еда и была для Дарьи такой отдушиной. В сумке всегда лежала шоколадка, в холодильнике – курица, в хлебнице – свежая булка.
Правда, иногда, поддавшись всеобщему стремлению, и она пускалась на эксперименты, связанные с диетой. О, боже, что тут начиналось!
Однажды, например, устав слушать каждодневные рассказы любимых подруг и знакомых о том, как они «очищаются, освежаются, омолаживаются», «убегают» от старости и болезней, выбирают «правильный образ жизни», «здоровое питание» и что‑то еще, о чем она понятия и не имела, Даша приступила к действию.
Желая доказать близким, что она не лентяйка и не бездельница, с утра приказала себе начать жить так, чтобы «не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы».
На завтрак, изменив себе, настрогала морковку вперемешку с творогом, запила эту жуткую массу пустым зеленым чаем. Вышла во двор, раскрыла руки навстречу солнцу, сделала два приседания, два наклона, два прыжка. Голова закружилась.
Вернувшись домой, Даша села на коврик, отдышалась, но, понимая благо йоги, приняла позу «лотоса». В спине что‑то хрустнуло и отчаянно заломило.
Дарья терпела. Хотелось кофе – не пила, взяла кусочек шоколада – выбросила. Сыр не ела – холестерин, молоко не пила – лактоза. На обед, следуя правилам, порезала сельдерей, заварила чиа и запила чуть теплым цикорием, потому что холодное и горячее, оказывается, тоже не полезно.
Прилегла в изнеможении на диван, но тут же вскочила – днем лежать вредно! По совету одной из знакомых, послушала аффирмации. На словах «ты полна сил, бодрости и радости» вдруг заплакала.
Ужин не готовила в тот день, потому что здоровое питание не приветствует набитый на ночь желудок. Уже лежа в постели, Дарья горестно посмотрела в потолок и грустно подумала о том, что ей, несмотря на все уговоры бабушки и мамы, не нужен здоровый образ жизни, если он отнимает радость и удовольствие. Засыпая, она сказала себе, что согласна быть лентяйкой, дурехой и лодырем, лишь бы жить со счастливыми глазами и позитивным настроением.
Такое добровольное истязание повторялось нечасто, но заканчивалось всегда одинаково: на следующий день после такой диеты Даша наедалась так, что дышать становилось практически невозможно!
Сегодня тридцатичетырехлетняя Дарья, упитанная медсестра из процедурного кабинета городской больницы на Каширке, жила в согласии с собой, радовалась своим слабостям, потакала своим прихотям и не хотела ничего менять в этой привычной и размеренной жизни.
Глава 2
Городская клиническая больница ничуть не изменилась на последние двадцать лет. Правда, дважды за эти годы здесь делали ремонт. Первый раз лишь в трех отделениях из десяти, а второй ремонт растянулся почти на три года. Маляры, плотники и плиточники, почти не владеющие русским языком, старательно красили стены, перекладывали плитку и меняли сантехнику, но еще больше отдыхали в подсобках и складах.
Врачи на снующих туда‑сюда рабочих старались не обращать внимания: во‑первых, некогда, а во‑вторых, бесполезно.
Дарья работала процедурной медсестрой в кардиологии. Здесь ремонт давно закончился, чистота и порядок царствовали на пятом этаже, где и располагалось второе кардиологическое отделение.
В отделении у них образовалась отличная команда: и врачи, и медсестры, и санитарочки свое дело знали, к пациентам испытывали искреннее сочувствие, коллег уважали. Сплотила коллектив, конечно, Галина Александровна – обожаемая всеми заведующая.
Строгая, требовательная и дотошная, она понимала нужды персонала, умела слушать жалобы и пожелания, стояла грудью за своих подчиненных. Внимательная, приветливая и доброжелательная, Галина Александровна ненавидела панибратство, не позволяла фамильярности и фривольности.
Сестринским персоналом командовала старшая медсестра, непосредственная начальница Даши и одновременно ее лучшая подруга Зоя. Все обращались к старшей медсестре Зоя Николаевна, но для Дарьи, учившейся с ней в одном классе и одном колледже, она была Зойкой, зайцем или Мухой. Никто во всем мире ни за что бы не догадался, с чего это Даша называла подругу Мухой–это была их общая тайна.
Когда‑то, еще в пятом классе, девчонки, сговорившись, не пошли в школу, а отправились в парк кататься на каруселях. Карусели в тот день почему‑то не работали, но расстроиться девчонки даже не успели. Вдруг из‑за поворота на них выскочила огромная рыжая собака, сорвавшаяся с поводка у худого длинного подростка.
Отчаянно визжа, пятиклассницы кинулись врассыпную. Дарья успела заскочить в будку оторопевшего мороженщика, а Зоя, прыгая через клумбы, понеслась, душераздирающе вопя, куда глаза глядят. За ней, грозно рыча и лая, неслась рыжая лохматая собака, а за собакой–подросток, который, вытаращив от страха глаза, орал что было мочи: «Муха! Стой, Муха! Ко мне, ко мне! Муха!»
Перепуганная Зоя, прыгая через клумбы и бордюры, наконец, споткнулась и, запутавшись ногами в траве, кубарем покатилась в овраг, сплошь заросший крапивой и репейником. Собака, мгновенно остановившись на самом краю оврага, нетерпеливо лаяла и нервно передергивала ушами. Подросток, добежав до нее, прицепил поводок.
– Эй, ты где? Ты жива там? Слышишь? – жалобно метался по краю оврага парнишка.
Дарья, наконец, тоже догнав их, кинулась было на подростка с кулаками, но ее остановил горестный плач подруги.
– Дашка! Даша, помоги.
Как вытаскивали исцарапанную, обожженную крапивой и облепленную репеем Зою, это отдельная история. Исход был печальный. Разодранное платье, разбитые в кровь локти и колени, репьи в волосах, обожженные крапивой ладони. Но самым страшным, оказался последующий разговор с родителями, которые, забыв про лояльность и терпимость, всыпали подругам по первое число!
