Джулия [1984]
Вторая выбоина существовала куда дольше: там буйствовал кипрей и успели вырасти хижины самовольных поселенцев. Некоторые из этих сквоттеров когда‑то населяли разрушенные ныне дома, но попадались здесь и скитальцы – главным образом демобилизованные военнослужащие, не сумевшие получить лондонскую прописку. Такие места считались опасными, и девушки мрачно советовали друг дружке обходить их стороной. Но даже здесь тощий парень лишь на миг оторвался от своего костерка с решеткой и, заметив синий комбинезон Джулии, посмотрел сквозь нее, будто в пустоту.
Только в Хайбери, где вдоль населенных партийцами улиц возобновились ряды плакатов «СБ», Джулия в конце концов стряхнула напряжение и поняла, как сильно перенервничала. На въезде она отсалютовала патрульному, и тот слегка оживился – ровно настолько, чтобы дать ей интуитивно почувствовать улыбку под его неподвижной маской. Дальше все шло своим чередом, пока она не поравнялась с высокой стеной футбольного стадиона, где недавно появились граффити, изображающие знаменитый гол Батлера в матче со сборной Остазии. Теперь форму команды противников закрасили белилами – это косвенно указывало, что союз с Остазией уже на последнем издыхании. На той улице, где проживала Джулия, расцвела шеренга каштанов; это живописное зрелище подчеркивали обвязанные вокруг стволов широкие красные ленты – так маркировали деревья, намеченные к вырубке. На проезжей части играла детская компания; когда Джулия спрыгнула с велосипеда и покатила его к стене общежития, ребятишки окружили одну из девочек, которая прыгала по разлинованным «классикам», и, посылая ей под ноги мяч, стали нараспев скандировать речевку. Джулия узнала эту игру: называлась она «виселица». Меловые квадратики повторяли силуэт эшафота; по ним надо было прыгать в такт речевке. Если при этом нога водящего или отбитый мяч касались меловой линии, «вóда» становился «врагом» и приговаривался к «повешению».
«Виселицу» придумала легендарная Мейми Фэй из детского отдела миниправды – та самая, автор песен «Клятва юного разведчика» и «Не скроется свинёнок». В них увековечивалась казнь через повешение самых известных врагов народа: оборотней Резерфорда, Аронсона и Джонса. Стараниями Мейми Фэй к списку врагов добавился воображаемый дядюшка – в детских книжках всегда рассказывалось, как дядюшку‑шпиона разоблачили бдительные племянницы и племянники. Прибаутка была такая:
Резерфорд и Аронсон:
Каждый – подлый враг‑шпион.
С ними Джонс и дядя твой,
Все ответят головой.
На столбе на большом
Их повесят нагишом.
Мы увидим, ты и я,
Как жрет их стая воронья,
А шпионы сами
Дрыгают ногами
И болтаются в петле.
Нет им места на земле!
С последними словами водящий, подбрасывая мяч высоко вверх, выкликал имя какого‑нибудь игрока, и тот должен был поймать мяч в воздухе, до удара о землю, а иначе становился врагом и приговаривался к «повешению». Иными словами, ему определяли какое‑нибудь наказание: к примеру, по‑собачьи вылакать воду из лужицы или протянуть руку, чтобы каждый игрок по очереди щипнул его выше локтя.
Джулия обычно считала, что клеймить такую игру как мерзопакостную – это курам на смех. Дети еще и не такие страшилки любят! Но почему‑то сегодня она не раз обращалась мыслями к О’Брайену и к тому благоговейному взгляду, которым вперился в него Смит. Из глубин памяти само собой выплыло имя Смита: Уинстон. Такое имя носили многие его ровесники, названные, без сомнения, в честь некоего героя революции, который впоследствии оказался предателем и куда‑то испарился. Тот Уинстон определенно прошел через министерство любви – или как там оно называлось в ту пору. Джулия не раз слышала от матери такую фразу: «Прошел через Любовь, когда та еще была лишь Сердечной Привязанностью».
Теперь дети тоже заметили Джулию, и мальчик в форме разведчика, похожий на хорька, уставился на нее с бдительным прищуром. Ответив ему приветливой улыбкой, Джулия с подчеркнутой непринужденностью повернулась ко входу в женское общежитие номер 21 и приняла решение на этой неделе сберечь свою норму шоколада для этих ребятишек. Если они поймут, что время от времени им от тебя перепадает вкусняшка, то не будут слишком рьяно сочинять о тебе всякие небылицы. Да и вообще на партийные шоколадки мог польститься только ребенок.
В вестибюле, на вахте, девушки‑соседки оставили ей толстый ломоть хлеба с сыром. Такой сыр выдавали в пайках: все называли его «подошва», но за время своей велопоездки Джулия сильно проголодалась и всяко не успевала ко второму приему пищи. Бутерброд она умяла прямо у конторки, под трескотню комендантши по фамилии Аткинс.
Аткинс принадлежала к этническому меньшинству; лицо у нее было густо‑коричневое и поначалу зачаровывало Джулию. Она даже задавалась вопросом, не обусловлен ли такой цвет кожи рецептами африканской кухни; потом, конечно, до нее дошло, что это бред. Во всех других отношениях Аткинс была образцовой представительницей несгибаемых лондонских партийцев среднего возраста. При каждой фразе она улыбалась, обнажая все пять оставшихся зубов, и могла выразить едва ли не любую мысль средствами партийного энтузиазма, подобно тому как собаки выражают все, что угодно, с помощью лая и виляния хвостом. Комбинезон у этой женщины, по моде ее юности, убедительно пестрел заплатами, а на вороте поблескивал бронзовый значок матери‑героини, присуждаемый за воспитание десятерых отпрысков до призывного возраста.
Со стены над конторкой глядели фотографии семерых. Из них шестеро позировали у Стены жертв перед отправкой на фронт; их портреты были распечатаны в формате проездных удостоверений и помечены штампом «Красный лев»: этой чести удостаивались изображения павших в бою. Единственная дочь, ныне здравствующая, была сфотографирована в разные годы жизни, от младенчества до сорокалетия. Копия Аткинс, она служила разнорабочей в Транспортном управлении. Троих детей, не представленных в этой подборке, Аткинс никогда не упоминала, из чего следовало, что они попали в число нелиц. Подумать только: эта троица не оставила по себе ничего, кроме трех десятых бронзового значка.
