Эхо чужих желаний
Ответа не последовало. Заткнув уши и закрыв глаза, Клэр бубнила себе под нос снова и снова: «Do Ghealadh mo chroi nuair chinn Loch Greinne»[1].
– Как горох об стену, – съязвила Крисси. – Ты столько раз повторила эту строчку и до сих пор ее не помнишь?
– Я не знаю, что значит Ghealadh. Трудно запомнить слова, когда не понимаешь их смысла.
– Прекрати! Ты все равно не знаешь, что значат остальные слова. Ирландскую поэзию не понять. Это набор звуков.
– Речь о том, что случилось с моим сердцем, когда я увидела озеро Лох‑Грейни, но я не знаю, что именно. Что значит Ghealadh?
– Это значит: «Остановись». Мое сердце остановилось, когда я увидела Лох‑Грейни, – ответила Крисси и рассмеялась собственной шутке.
– Разве ты не учила это в классе?
Крисси пожала плечами:
– Наверное, учила, но забыла. Зачем это помнить?
Клэр снова уткнулась в книгу.
– Я серьезно, – прошипела Крисси. – Я все расскажу, и тебе придется плохо. Я расскажу, что ты не давала мне спать своим кошачьим воем, притворяясь, что понимаешь эти дурацкие стихи. Подожди, ты увидишь. Ты еще пожалеешь.
– Нет, – отрезала Клэр. – Я не пожалею. Жалеть будешь ты. Родители спросят, почему ты не делаешь домашние задания и ничего не знаешь. А еще спросят, чем тогда вы занимаетесь с Кэт и Пегги. Вот поэтому ты ничего им не скажешь. А теперь заткнись и дай мне это выучить, чтобы я могла лечь спать.
Анджела ожидала в приемной. Кроме нее, здесь была только одна пациентка – старая миссис Диллон из отеля. Анджела предположила, что доктор мог бы осмотреть старушку на дому, но миссис Диллон шепнула, что ее визит к врачу – это тайна. Дома она сделала вид, что отправилась в церковь прочесть тридцатидневную молитву, а на самом деле пришла рассказать, что ее травит невестка. Анджела вздохнула. Бедный доктор Пауэр. Вероятно, ему приходится выслушивать не меньше, чем отцу О’Двайеру на исповеди.
Мисс О’Хара устроилась поудобнее со старым экземпляром «Татлера» и «Скетча» в руках и погрузилась в чтение о том, что происходило в Дублине. Похоже, ей предстояло долгое ожидание. Однако через несколько мгновений доктор Пауэр уже выпроваживал старую миссис Диллон за дверь, и старушка улыбалась от уха до уха.
– У вас еще осталось время, чтобы вознести тридцатидневную молитву и несколько раз исполнить «Радуйся, Мария» в мою честь, – крикнул доктор ей вслед.
– Вам молитвы точно не нужны. Вы самый настоящий святой, – откликнулась миссис Диллон.
– Она говорит правду, – сказала Анджела, вставая и подходя к доктору Пауэру.
– Нет. Я самый настоящий лжец, вот и все.
– Что вы ей сказали?
– Я сказал, что провел у них целую неделю, проверяя санитарное состояние комнат, и что у меня есть приборы, способные обнаружить яд за милю. Но в отеле Диллона ничего такого не нашлось. Я объяснил, что с наступлением холодов людям часто кажется, будто у еды изменился вкус. Потом я дал ей бутылочку сиропа шиповника, и она осталась крайне довольна собой.
Анджела рассмеялась: доктор выглядел как лихой выдумщик, которого уличили в мелкой лжи.
– А кто травит тебя, Анджела? Матушка Иммакулата из монастыря?
– Не исключено. Думаю, ее часто преследуют подобные мысли. Впрочем, яд тут ни при чем. У меня проблемы со сном.
– Ты спишь слишком много или слишком мало?
– Почти совсем не сплю.
– Как долго?
– Уже три недели.
– Тебя что‑то тревожит? У тебя неприятности? Знаешь, в чем причина?
– Да, знаю.
– Этому можно помочь?
Анджела молча покачала головой. Доктор Пауэр подождал, но продолжения не последовало. Он со вздохом потянулся за рецептурными бланками.
– Нет нужды лежать без сна ночи напролет. Разумеется, лучше что‑нибудь принять. Но, Анджела, послушай, незачем попусту себя изводить.
– Я знаю. Спасибо, доктор.
– Кстати, я далеко не всегда разглашаю секреты пациентов, как в случае со старой миссис Диллон. Если разговор пойдет тебе на пользу, я готов держать язык за зубами. Обычно я так и делаю.
– Вы не обязаны мне это объяснять, доктор Пауэр. Я же помню, как хорошо вы относились к моему отцу.
Тем не менее Анджела была непреклонна. Она поблагодарила доктора и сообщила, что отправится прямиком в аптеку, пока та не закрылась. Мисс О’Хара устало улыбнулась, и Пэдди заметил у нее под глазами темные круги от бессонницы. Насколько он знал, Анджела изводила себя не из‑за мужчины. В их маленьком поселке об этом давно бы прознали. Еще менее вероятной представлялась версия о случайном сексуальном контакте и нежелательной беременности. Анджела О’Хара не лишилась бы сна из‑за чего‑то подобного. Когда выяснилось, что одна из воспитанниц монастыря забеременела, Анджела повела себя решительно и смело. Все вокруг витали в облаках, тогда как Анджела действовала практично и трезво. Именно она додумалась объяснить девочке, что происходит при родах. Именно Анджела предложила отправить дядю девочки в Англию, сопроводив напутствием из уст достаточно суровых людей никогда не возвращаться в Каслбей, если ему дорога его жизнь. Это случилось около четырех лет назад. Не могла же Анджела сама попасть в такую беду?
Доктор Пауэр вздохнул и прошел в гостиную. Молли читала у камина.
– Ничего не меняется и не становится лучше, – посетовал он.
Жена подняла на него удивленный взгляд. Обычно Пэдди был настроен оптимистично, видя надежду в любом проявлении жизни.
– Кто‑нибудь умирает? – спросила Молли.
– Нет, ничего подобного. Правда жаль, что я не стал судовым врачом?
– Пэдди, не говори ерунды. Для судового врача ты слишком плохо танцуешь, а ничем другим они не занимаются. Судовые врачи не имеют никакого отношения к медицине.
[1] Строка из стихотворения ирландского поэта Брайана Мерримана (1745/1749–1805) «Полночный суд» на гэльском языке. В переводе А. И. Эппеля: «Возликовал я возле Грене‑озера».
