Фатальная ошибка опера Федотова
Сначала реально от шока, потому что уж в таком ракурсе я эту мелкую шмакодявку никогда не рассматривал. Она же… Она же не девка. Она пацан. Или нечто бесполое, вечно замурзанное, нахальное и безбашенное.
Оно не может так целовать…
Может.
И целует.
Отчаянно, дерзко, с болью какой‑то затаенной и нежностью. Неопытно, но с большим энтузиазмом. Подкупающе искренне.
Меня так никогда не целовали…
Аська ощущает мои руки на талии и отчаянно жмется сильнее, стонет тихо мне в губы, зарывает пальцы в волосы на затылке…
И этот тихий, сладкий стон одновременно заводит еще сильнее и заставляет протрезветь и прийти в себя.
Я с трудом отдираю от себя девчонку, отталкиваю ее, откидывая на жесткий кожаный диванчик, специально поставленный для того, чтоб кемарить на нем во время ночных дежурств.
Аська шокированно хлопает ресницами, облизывает губы, и я с досадой отмечаю, что вот в таком ракурсе, развалившись на диване, без кепки, с растрепанными волосами и красными, зацелованными губами, она выглядит… соблазнительно. Даже хочется подхватить ее и продолжить начатое.
Но этот бред появляется в голове на доли секунды и пропадает, смытый волной стыда.
Это же Аська! Я же ее с тринадцати ее лет знаю! Дикая, безбашенная дурочка! Ребенок по сути!
О чем я вообще?…
А она? Она‑то какого хера?
– Какого хера ты творишь? – голос у меня хрипит, провожу по лицу ладонью, пытаясь хоть немного привести себя в чувство.
Случившееся выбивает из колеи, шокирует даже.
С ума она, что ли, сошла?
– Ничего… – отвечает она, садится более ровно, смотрит на меня пристально, а затем выдает, – просто… Слушай, начальник, я тебе нравлюсь? Я красивая?
– Ну… – да хер ее знает… Никогда о ней не думал в таком ключе, я же не педофил гребанный…
– Трахни меня, а?
Ничего себе, просьбочки!
– Ты еб… То есть, с ума сошла? Ты чего тут устраиваешь, дура?
– Ничего… – она опирается локтями на колени, подается ко мне, внимательно глядя в глаза, серьезно так, жадно, – просто подумала… Лучше пускай ты… Я тебя давно люблю.
– Так… – все, этот бред надо прекращать, – хватит. Ты себе придумываешь херню, у тебя возраст такой, я все понимаю. Давай сделаем вид, что ничего не было, я тебе пропуск выписал, вали.
– Вов… – она обращается ко мне по имени, а это значит, что сейчас все без шуток, серьезно очень, – Вов… Я тебя правда люблю… Понимаешь, сразу, как увидела, еще тогда, пять лет назад…
– Ты ебнулась. – Знаю, так с детьми нельзя говорить, но у меня как‑то словарный запас подрастерялся в связи с последними событиями, – ты ребенком была тогда…
– Нет, не ребенком, – качает она головой, – я все помню… И я все думала, что ты заметишь. И тоже меня полюбишь. Дура, да, знаю. Но думала. А ты… Не замечал. А теперь тебя переводят, и я даже так тебя увидеть не смогу больше…
– Так ты… – осеняет меня внезапно, – ты это все… Специально? Все эти годы?
Ее улыбка подтверждает мои опасения. Все. И насчет мотивов ее поведения, и насчет “ебнулась” тоже. Одно без другого не идет, похоже.
– Так… – я решительно встаю, подхожу к ней, продолжающей сидеть на диване. Теперь она смотрит на меня снизу вверх, и глаза, с этими длиннющими пушистыми ресницами, наивно порочные, заставляют сердце неожиданно дико застучать. Я хмурюсь, не радуясь такой реакции организма, но списываю это все на стресс, подхватываю мелкую засранку под локти, поднимаю и тащу к двери.
Она не сопротивляется, словно разом шарик сдули, ноги переставляет и глаза не поднимает.
– Все, Захарова, вали. И больше такой херни не пори. Поняла?
– Я тебя больше не увижу? – спрашивает она, глядя из коридора печально и слезливо.
– Нет, и это к лучшему, – наставительно говорю я, стараясь не замечать ни глаз ее огромных, ни тоски в них.
– А что нужно сделать, чтоб тебя увидеть? – не уходит она никак.
– Или убить кого‑то, или в полиции работать, одно из двух. И оба мимо тебя, так что вали скорее отсюда. И больше так не шути, а то не все шутки понимают.
– Я и не шучу…
Тут я не выдерживаю и закрываю дверь.
И даже ключ в замке проворачиваю, на всякий случай.
Потом иду к столу, достаю бутылку воды, наливаю, пью. Мелкими глотками, с задержкой дыхания, пока хватает сил.
И только так чуть‑чуть успокаиваюсь, могу нормально мыслить.
Мелкая засранка, с ее подростковой любовью, выбила из колеи.
Любит она меня, блять… С тринадцати лет… Да смешно же, глупость.
А целуется хорошо… Кто научил?
Думать об этом – вступать на опасный путь, и потому я спешно заставляю себя переключиться.
И уже к концу рабочего дня забываю о мелком утреннем инциденте.
В принципе, я все сделал правильно, отшил ее грубо. Зато не будет больше херней страдать и лезть во всякие тупые замуты, чтоб попасть в отделение и меня увидеть.
Надеюсь, я был достаточно груб, чтоб у нее отбилось все желание и вся ее, так называемая, любовь… И больше я ее не увижу.
Тогда я еще не знал, как сильно ошибался.
Фатально просто…
Глава 1
– Оперуполномоченный Федотов слушает, – говорю я в трубку и даже сам со стороны слышу, насколько заебанно звучит мой голос. Оно и понятно, второе дежурство нон‑стопом, да еще и дикое такое. За все время удалось поспать только три часа на продавленном диване в дежурке. Так что я сейчас больше отзовусь на хрип зомбака, чем на свое имя.
– Федот, приезжай давай, тут по твою душу дело, – басит в трубку дежурный третьего отделения, того самого, где я работу начинал, еще участковым.
