Граф Рысев

В основном это были портреты разных девушек. Парочка из них была обнажена – они были нарисованы по пояс, и их платья словно случайно сползли с плеч, обнажив грудь. А ничего так. Я, оказывается, не был чужд прекрасного во всех его проявлениях. Вот эту я знаю, это молодая горничная, которую я видел вчера, когда меня Тихон сюда в комнату практически на себе тащил. То‑то она так на меня смотрела. Наверняка ещё попозировать хочет. Так я не против, только голова заживёт, а то весь процесс, хм, позирования может испортить. Думаю, вот здесь на кровати она будет прекрасно смотреться. Подняв карандаш, я посмотрел поверх него. Карандаш словно разделил попавший на него солнечный лучик надвое, и я действительно словно увидел перспективу. Да, определённо, здесь она будет смотреться просто волшебно. Полностью обнажённая, ух‑х.

Пролистав весь блокнот и не найдя в нём ничего, кроме многочисленных портретов не менее многочисленных девиц, я бросил его в ящик, достал чистый блокнот, пару карандашей, небольшой ножик для заточки, лежащий тут же, и откинулся на подушки. Так как же это делается? Взяв в руки карандаш, я поднёс его к бумаге, и сделал первый штрих. Дальше рука словно сама заскользила по листу, я лишь прикидывал в уме то, что хочу изобразить, не пытаясь как‑то влиять на процесс. Постепенно меня увлекло. Я снова впал в некое подобие транса…

– Простите, граф, но мы не могли уехать, не попрощавшись, – приятный баритон выдернул меня из транса. Я даже карандаш уронил, и, чертыхнувшись, поднял взгляд на суетившегося возле стола Тихона, и стоящих возле дверей барона Соколова и Марию. – Господин граф сказал, что вы плохо себя чувствуете.

– Да, неважно, – я рефлекторно прикоснулся к ноющему затылку и посмотрел на свой рисунок. Нарисовал я патрон, как он мне виделся и представлялся. Захлопнув блокнот, я перевёл взгляд на гостей. – А вы что же уже уезжаете?

– Нам пора, – кивнул барон. – Ваши следопыты принесли новость, что пару часов назад произошёл прорыв с третьего уровня изнанки. Теперь‑то всё уже успокоилось, и мы вполне можем успеть доехать до барона Свинцова без особых приключений. Что‑то в этом году частенько прорывы случаются.

– Так, год на год не приходится, ваше благородие, – ответил от стола Тихон. – Два года почитай и не было ничего, а тут один за одним. Ну это ничего, как лето придёт, так и закончится всё. Весна – вот время прорывов. Главное, господина графа без происшествий в Академию доставить с каникул.

Так, ещё одна небольшая, но очень важная новость: я дома не потому, что сбежал, надышавшись красок, и не потому, что меня выгнали за неуспеваемость, а потому что у нас каникулы, судя по всему, не слишком продолжительные, и скоро нужно будет к моим художествам возвращаться.

Я быстро взглянул на Машу, которая поджала губы, как только услышала про мою Академию. Эх, Маша, ты ещё настоящее искусство не видела, как то, что в одном блокнотике хранится. А я бы тебе показал его, чего уж там. На практике. Потому как, красивая ты всё‑таки девка. Я вон до того, как мне память отшибло, сумел уловить эту невинную красоту.

– Тогда не смею вас задерживать, – я наклонил голову, обозначая этакий полупоклон.

Задницу, правда, от постели не оторвал. Вот ещё, я весь больной и ушибленный, на голову. А это многое прощает. Я даже могу валяться на койке перед девицей, которая не понимает, зачем её дядя сюда вообще притащил. Благодарить она точно не умеет, да и не видит причин меня за что‑то благодарить. Поэтому пока её дядя прощался за них обоих, её взгляд скользил по комнате.

На меня Маша старалась не смотреть. Вот её взгляд остановился на мольберте, и я чертыхнулся про себя. Только того, чтобы она увидела свой портрет мне и не хватало. Вот что помешало рисовать его в блокноте, как всех остальных девиц? К сожалению, я не помню, что заставило меня схватиться за карандаш и начать творить. Так же, как и не было у меня ответа на вопрос о том, какая нелёгкая понесла меня почти в тайгу одного, без оружия и даже без шапки.

Мария тем временем нахмурилась и сделал шаг к мольберту, чтобы рассмотреть портрет поближе. Да, ладно, пускай смотрит. Не уродиной же я её там изобразил. Вот это было бы неприятно. Это был бы конфуз во всех отношениях.

– Что это, граф? – тихо спросила девушка, когда её дядя уже собирался покинуть комнату.

– Портрет, – я слегка наклонил голову набок, внимательно отслеживая её реакции. Наверное, так кот смотрит из засады на мечущуюся мышь, делая вид, что она его не интересует. Ну, или рысь, распластавшись на ветке.

– Это мой портрет, – всё так же тихо проговорила Мария.

– Да, похоже на то, – я несколько раз посмотрел на портрет, потом на Машу, словно сравнивая.

– Это… это… – недоговорив, она развернулась и выскочила из комнаты. Не понял, ей что, не понравилось, что ли? Нормальный же портрет.

– Юные девицы – такие эмоциональные создания, – криво улыбнулся барон. – Извините Машу, она не специально. – Он коротко поклонился и вымелся из комнаты, а я смог, наконец‑то, пожрать. Да, именно пожрать, потому что просто есть, я уже не хотел.

На завтрак мне полагалась каша, холодное мясо кролика, хлеб, масло и чай. Кофе не было, свежей выпечки тоже. Ну, я так и думал, что всё слопали до меня. А я так долго ждал, так Тихон, скорее всего, кашу сварить заставил повара, или кто у нас едой занимается.

– Там в малой гостиной жандармы из городской управы ждут, ваше сиятельство, – сообщил Тихон, когда заметил, что я уже наелся. – Да следопыты вернулись, много чего интересного нашли. Вам бы их тоже послушать не помешает.

– Послушаю, – я кивнул, раздумывая, как идти на допрос. – Как только от представителей власти отделаюсь, так сразу же позовёшь их в ту же малую гостиную, чтобы мне по всему дому не бегать, комнату свободную не искать. Хотя нет, – я вовремя вспомнил наказ деда. – Потом я пойду демонстрировать, как именно застрелил ту зверушку летающую и клыкастую. А вот потом поговорим со следопытами в той же самой малой гостиной. – Я снова подумал и решительно произнёс. – Вот что, забинтуй мне голову.

– Зачем? – немного опешил Тихон. – Зажила же почти рана.

– А у нас что, с бинтами напряжёнка? – я нахмурился. – Или тебе сложно пару туров на голове изобразить.

– Мне нетрудно, я не понимаю, зачем это нужно, – пробурчал Тихон, но взял в руки бинт, который ещё от вчерашнего бинтования остался.

– Затем, чтобы жандармы видели, насколько сильно я ранен, – терпеливо ответил я денщику, который в это время наматывал мне бинт на голову. – Как мужественно я терплю боль, чтобы поговорить с ними, и как им нужно постараться найти нападающих, пока я не преставился. – Я послушно наклонил голову, когда Тихон попросил это сделать.

– Придумаете тоже, ваше сиятельство. – Тихон хмыкнул. – В управе у нас суровые ребята работают, не сможете вы их повязками разжалобить.

– Ну, это мы посмотрим. Кстати, а где у нас управа находится?

– В городе, где же ещё? – Тихон удивлённо глянул на меня.

– А, может быть, ты мне скажешь, как город называется? – и я весьма демонстративно постучал себя кончиком пальца по лбу.

– Так, ведь Ямск с утра был, – Тихон заправил кончик бинта и подошёл к столу, чтобы собрать посуду.

– Ямск, угу, – я задумался. Название города мне ни о чём не говорило. – А далеко он от нашей усадьбы?

– Десять километров, – ответил Тихон.