Холодно в небесах. Книга вторая. Роман-утопия

Однажды, когда Нина была совсем еще девочкой, мать рассказала ей о бабушке Ким, которая во сне могла преодолевать любое пространство и оказываться там, где сама хотела. Нине было одиннадцать, и она восприняла слова Виктории, как сказку, рассказанную на ночь. Это случилось в первый же вечер их появления на дне в маленьком домике двадцать восьмого энгла. Потрясение от вынужденной перемены образа жизни было настолько сильным, что никакая иная информация не занимала ум ребенка. Нина забыла на много лет не только эту и другие истории, которыми мать наполняла ее, но и сам факт того, что когда‑то жила в небесах. И только сейчас многие моменты забытой жизни, как пузырьки воздуха, всплывали на поверхность, отрываясь от инстинкта самосохранения и продираясь сквозь заблокированное подсознание. Забвение побеждалось воспоминаниями, сомнения – уверенностью, а растерянность и страх – осознанной необходимостью действовать.

Нина сидела на полу посреди комнаты в позе лотоса и смотрела на свое отражение в огромном зеркале, старинная резная рама которого местами облезла, позолота на ней истерлась, зеленая некогда краска, покрывавшая деревянные стебли барочных цветов, поблекла, бутоны нераспустившихся роз казались серыми – это обнажилось тело состаренного временем дуба; но следы сотен лет, прожитых у этой стены, не портили созданной искусным резчиком красоты, наоборот, придавали зеркалу вид благородной старины. Оно излучало магическую силу, которую Нина чувствовала и представляла, как она заполняет все ее внутреннее пространство. Нина закрыла глаза, опустила руки на колени, откинула голову назад – тело ее расслабилось, она, казалось, освободилась от всяких мыслей – ничто не тревожило сознание. Она представляла, как космическая энергия, прана, ^[6] проникает в нее сквозь солнечное сплетение, и белый свет насыщает оба тела: физическое и астральное.

Что‑то надлежало делать еще: визуализировать момент своего присутствия в другом месте или сначала отключить сознание почти совсем, а потом, дождавшись освобождения астрального тела, включить его, но не полностью, а только настолько, чтобы управлять движением экстериоризированной себя. Нина запуталась, пытаясь вспомнить процесс создания ментальной проекции, и тяжело вздохнула, опустив голову на грудь.

– Я совершенно бестолковая в этих делах, – с досадой призналась она себе. – Бабушка Ким ужаснулась бы, увидев, кому достались родовые силы и как беспечно они пропадают во времени.

– Ничего ужасного нет в том, что ты не научилась управлять своими способностями, – услышала Нина незнакомый и одновременно родной голос. – Будто у тебя была такая возможность…

– Бабушка? – насторожилась Нина. – Это ты?!

– Кто же еще? – раздался старческий скрипучий голос. – Давно я ждала встречи с тобой, Нинья. Честно говоря, уже всякую надежду потеряла, что ты меня позовешь.

– Но как такое возможно? – изумилась Нина.

– Почему же это кажется тебе менее возможным, чем проникновение в сознание Била или, как, бишь, он теперь, Гая?

– Мария, – автоматически договорила Нина, все еще не веря до конца в то, что видимое не иллюзия, созданная ее воображением.

– Да какая разница: Гай, Марий, Гай Марий … – грустно сказала Ким. – Бил уже отработанный материал. Но ты и сама это знаешь.

Нина не нашлась, что ответить.

– Спрашивай, – настойчиво произнесла Ким. – Я не на века здесь с тобой – ты еще не умеешь проецироваться надолго.

– Я экстериоризировалась?! – воскликнула Нина.

– Конечно, – чуть слышно усмехнулась Ким. – Посмотри на себя, – и указала рукой вниз, на пол, где прямо под ними находилось физическое тело Нины с ногами, скрещенными в позе лотоса, и головой, безжизненно упавшей на грудь.

Нина увидела два своих тела: привычное, спящее в сидячем положении на полу, и совершенно необычное, мерцающее холодным белым свечением, висящее над первым в такой же позе и соединенное с ним шнуром, похожим на пуповину. Шнур присоединялся между глазами на спящем теле и в области затылка на том, что висело в воздухе, отчего создавалось ощущение, будто кто‑то тянул за голову. Это была астральная проекция, о существовании которой Нина знала из книг и рассказов матери о сверхспособностях бабушки Ким. Светящееся тело не могло быть ничем иным, и эта информация не нуждалась в обосновании – она принималась как данность, как безусловное знание. Нина испугалась того, что увидела.

– Господи! – только и успела выкрикнуть она прежде, чем острая боль пронзила ее тело.

– Реперкурсия от резкой интериоризации, – услышала она голос бабушки, полуочнувшись. – В первый раз всегда больно, когда просыпаешься. Но этим можно управлять. Я научу тебя.

Сознание Нины включилось, и она испытала неприятные болевые ощущения при соединении астрального тела с физическим. Она больше не была призраком, а призрак Ким Бер истончался на глазах, его материализация исчезала.

– Научись расслабляться, не ешь несколько дней и сконцентрируйся на желании, я приду снова и помогу тебе спроецироваться, – последнее, что услышала Нина перед тем, как призрак растаял бесследно.

Нина не сразу смогла сообразить, что это был не сон о бабушке, которую она никогда не видела, не иллюзия, порожденная возбужденным мозгом, а реальность, управляемая подсознанием и существующая всегда, но не осознаваемая в обычном состоянии. Из‑за того что астральное тело быстро интериоризировалось – соединилось с физическим, Нина чувствовала потерю энергии, и сон навалился на нее весом гранитной глыбы. Она упала на кровать, с трудом найдя в себе силы раздеться, и тут же отключилась.

 

Было раннее весеннее утро, розовое и теплое, как пятка младенца; птицы утопили лес в разливе голосов, щебет, свист, переливистое гортанное пение доносились со всех сторон; иногда сладкозвучный хор многоголосого оркестра пронзал громкий треск. Нина зачарованно смотрела на аистов, свивших гнездо в каминной трубе, из которой, она точно помнила, раньше шел дым, пахнущий можжевельником и березовой корой. Сейчас воздух едва дрожал над трубой на другой стороне крыши.

Лес напоминал набросок, сделанный рукой импрессиониста: во всем присутствовало начало, прекрасное и завораживающее, видя которое, не хотелось думать о завершенности. Почки на деревьях набухли, на некоторых даже прорвались, и из прорех высунулись сочные, клейкие зеленые листочки. Они еще не были похожи на себя – гофрированные треугольники развернутся и расправятся в полноценный листок примерно через неделю. Судя по всему, весна в этом году пришла ранняя и бурная.

Нина помнила это место, скрытое от посторонних глаз сугробами в самой чаще леса, и сейчас удивлялась тому, сколько света и простора здесь оказалось, когда зима отступила. Там, где двор не был выстлан камнем, пробилась трава, и этот живой зеленый ковер придавал дому сказочный вид, делая его похожим на хижину лесных гномов – если бы гномы были двухметрового роста, то вполне уютно чувствовали бы себя здесь.

Нина приблизилась к дому и сама не поняла, как оказалась внутри: дверь не скрипнула и не хлопнула, закрываясь за ней. В гостиной, в которой она была лишь однажды, все осталось по‑прежнему, только корзина с поленьями стояла рядом с другим камином. На столе в вазе лежали яблоки, которые Нина обожала. Ей страшно захотелось надкусить одно, чтобы почувствовать, как сладко‑кислый сок заполнит рот и прольется в гортань. Она протянула руку, чтобы взять яблоко, и не смогла этого сделать, рука прошла сквозь вазу, а Нина этого даже не почувствовала.