Инициатива наказуема

– Нет, но могу предположить, что Шекспир, – наугад сказал я.

– Читала что‑нибудь?

– Только самые знаменитые пьесы: «Ромео и Джульетта», «Гамлет», «Отелло».

– «Отелло» – моя любимая.

– Потому что там убивают женщину?

– Нет, – он слегка улыбнулся, прищурив глаза. – Антагонист настолько мастерски манипулирует главным героем, что меня каждый раз охватывает восхищение его наглостью и коварством.

– Но ведь все пьесы Шекспира построены в таком духе.

– Так и есть, но конфликт всегда разный. «Отелло» учит тому, что можно быть ревнивым, главное – не быть слишком доверчивым.

«На что он намекает? Раскусил?» – подумала я, невольно отвлекшись от тревог этой культурной беседой. Не хотелось бы обсуждать классику с вампиром, что силой держит меня взаперти, но от одиночества и тоски я уже была рада пообщаться на отвлеченные темы даже с ним.

Тут из сумрака выплыла Моника и сказала, что все готово. Глаза ее были красными, будто она их долго терла.

– Что случилось? – заботливо спросил ее вампир и поманил девушку к себе.

– Ничего, просто Дездемону жалко.

– А если бы я приревновал тебя и убил в порыве ярости? Ты бы испытывала к себе жалость?

– Нет, хозяин. Вы мой отец, брат и муж. Я буду рада принять от вас смерть.

– А если я сделаю вот так, ты будешь меня любить? – он схватил ее за руку и опасно оттопырил мизинец.

Я услышала негромкий треск, который тут же перешел в надрывный крик Моники. Она опустилась на пол у ног вампира, и, дрожа всем телом, держала перед собой руку, на которой ее хозяин только что сломал ей палец.

– Я люблю вас, и все для вас сделаю, – сказала она, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать от боли.

– Проводи нашу принцессу, – как ни в чем не бывало Анаксимандер отдал приказ и взял газету, которую не успел дочитать за едой.

Моника быстро вскочила и подлетела ко мне. Резко схватив за руку, она потащила меня в коридор, где мы уже ходили до этого, только теперь глаза не были спрятаны под мешком. Мне было жалко Монику, но судя по ее реакции, это было не первым случаем подобной жестокости. Она много готовила и стирала, а со сломанным пальцем ей теперь будет куда сложнее выполнять свои обязанности. Я прониклась к ней состраданием, но в то же время презирала за слепую покорность, хотя и понимала, что она в этом не виновата. За время пути она не проронила ни слова, лишь сильнее держала меня за локоть здоровой рукой. Я успела осмотреть коридор: простые, выложенные красным кирпичом, стены с тусклыми электрическими лампами на потолке. Напрашивался вывод, что я находилась под землей, поэтому мобильный мне не поможет – связь здесь, скорее всего, не ловит. Раньше в старых замках такие подземелья выкапывались, чтобы сделать хранилища для зимних запасов или для тайных ходов между этажами и комнатами. Пытаясь вспомнить, где могли на Туманном Альбионе находиться подобные достопримечательности, я не заметила, как мы подошли к еще одной двери, которую я, естественно, раньше не видела. Я подумала, что сейчас можно попробовать вырваться и бежать куда глаза глядят.

Вдруг Моника развернулась ко мне и ласково обняла. Я дернулась, но она крепко, как капкан, держала меня.

– За что он тебя так? – спросила я, поняв, что побег сейчас не выгорит.

– Он все чувствует, Ади. Я соврала ему, и он наказал меня за это.

– Разве ты можешь ему врать?

– Могу, но мне это очень тяжело дается, аж сердце разрывается. Отец давно не давал мне своей крови, я уже с ума схожу. Прошу у него, прошу… А он запрещает! – она почти что рыдала. – Я помогу тебе бежать, но ты должна кое‑что сделать, – Моника прижалась к моему лицу и стала едва слышно нашептывать. – Там, в комнате, я оставила под креслом нож. Добудь мне крови хозяина. Я буду поджидать тебя снаружи.

Я не успела ничего ответить. Моника, быстро орудуя ключами, открыла дверь и со всей силы толкнула меня внутрь. Дверь громко закрылась, и я испуганно осмотрелась.

Сказать честно, я ожидала увидеть либо комнату пыток, либо очередной медкабинет. Но представленный интерьер был больше похож на мебельный склад. Плотно прижатыми друг к другу стояли у стен завернутые в пленку диваны, большие кресла, тумбы и напольные лампы с гигантскими резными абажурами.

Анаксимандер был уже там. Либо он умеет перемещаться в пространстве, либо воспользовался каким‑то тайным ходом. Единственная лампа на потолке не освещала некоторые углы комнаты, поэтому я не могла удостовериться ни в одном, ни в другом варианте. Развалившись на одном из кресел в своей любимой позе, ногу на ногу, он сидел спиной ко мне и, похоже, опять что‑то читал. От нахождения в очередном замкнутом пространстве наедине с этим монстром у меня началась паника. Я вжалась в стену, молясь всем богам на свете, чтобы стать невидимой или просочиться, как привидение, сквозь стену.

– Когда‑то на этих диванах лежали графы и князья, а теперь они пылятся в подвале, – сказал он и снова на несколько минут замолчал. – Удивительная штука – жизнь. За эту картину, – он вытянул руку и указал на стоявшее у стены полутораметровое полотно, где была изображена красивая женщина средних лет в роскошном платье и увешанная драгоценностями, – была настоящая драка. Знаешь, что это за леди?

– Н‑нет, – тихо промямлила я и уселась на краешек ближайшего ко мне кресла.

– «Прекраснейшая Виолетта», так называется картина. Эта леди была замужем за состоятельным предпринимателем, но супруг пропал на войне, а в это время она быстро промотала все его состояние, и, почувствовав вкус бедности, решила найти себе спонсора, как сейчас модно говорить. Вскоре она познакомилась с ревнивым и взбалмошным генералом Генрихом Монтгомери. У них завязался бурный роман, но была одна проблема – муж Виолетты внезапно оказался жив. В течение нескольких лет Виолетта металась между ними. Мужа она вроде как любила, но жить с ним в нищете не хотелось, а генерал обладал ужасным характером, но обожал ее и поэтому обеспечивал. Справедливость восторжествовала, и Виолетта внезапно скончалась от болезни. Безутешный генерал заказал ее портрет, но об этом прознал муж. Когда генерал перевозил готовую картину к себе домой, супруг Виолетты выследил его и выстрелил в полотно, в надежде испортить картину, чтобы любимая никому не досталась даже после смерти.

Я внимательно посмотрела на портрет. Он казался целым и невредимым.

– Генерал закрыл собой картину и получил пулю прямо в легкое. Скончался на месте. Мужа арестовали и отправили в колонию, где он подхватил тиф и тоже вскоре умер.

– Весьма грустная история, – без доли сарказма сказала я.

– На аукционах много таких интересных вещей с историями и получше. Мне удалось выкупить все это фактически за бесценок. Быть может, кресло, на котором я сейчас сижу, было любимым предметом мебели какого‑нибудь короля.

– Почему вы мне все это рассказываете?

– Нет особой причины. Современные молодые люди знают, кто такой Шекспир, и в то же время читают что‑то такое, – он повернулся ко мне лицом и слегка помахал той самой книжкой, дешевым любовным романом, из моего рюкзака.