Испанская дочь

Она была очень женственной и грациозной, эта моя сестра. Легкое покачивание ее бедер, когда она впереди нас входила в дом, всецело завладело вниманием и Аквилино, и Мартина. Даже я не могла оторвать от них глаз, притом что я женщина!

Зайдя внутрь, она сняла шляпу и пересадила птицу на верхушку клетки. Волосы у Анхелики были пострижены в стиле боб и смотрелись очень эффектно. Оказавшись перед увеличенным фотоизображением моего отца, установленным в вестибюле, я заметила, как у него с Анхеликой схожи и цвет волос, и в целом черты лица.

Мозаичный пол террасы продолжался и в передней, разве что стены здесь были пастельно‑голубыми. За колонной внутри помещения спиралью поднималась ко второму этажу лестница, а над головами у нас висела огромная хрустальная люстра.

По лестнице спустился высокий мужчина.

– Ты как раз вовремя, cher, – обратилась к нему Анхелика. – Иди познакомься с мужем Марии Пурификасьон – доном Кристобалем де Бальбоа.

Когда она произносила мое имя, у меня возникло ощущение, словно она очень хорошо меня знает – будто бы мы с ней выросли бок о бок или будто в ее семье часто обо мне говорили. В ее тоне не было никакой напряженности. Мне это показалось очень трогательным – однако мне не следовало забывать об осторожности. Ведь, насколько я могла догадываться, кто‑то в этом доме определенно жаждал моей смерти.

– Дон Кристобаль, это мой муж – Лоран Дюпре.

То есть француз. Я и раньше слышала, что многие европейцы добирались до этого, весьма отдаленного, уголка мира, но все равно была потрясена, действительно здесь их обнаружив – причем такими лощеными и довольными жизнью.

На Лоране был серый костюм в полоску, клетчатый галстук и аккуратно сложенный носовой платок, что предусмотрительно выглядывал из переднего кармана. Было похоже, что господин этот только что побрился – несмотря на то что шла уже вторая половина дня.

– Очень приятно, – протянул мне руку Лоран.

У него оказались удлиненные кисти рук и пальцы будто сделаны были из резины, а не состояли из плоти и костей. Рукопожатие его ощущалось значительно мягче, нежели у Мартина. Тем не менее Лоран смотрелся мужественно, привлекательно, и, не будь на мне моей маскировки, я могла бы поклясться, что он окинул меня оценивающим взором волокиты. Что‑то в нем чувствовалось настораживающее, и меня еще сильнее охватил страх, что за очками Кристобаля этот человек увидит мое истинное «я». Впрочем, если Лоран что‑то такое и заметил, то вслух ничего не сказал.

Отведя от него взгляд, я последовала за сестрой в изысканно обставленную гостиную, в которой пахло полировочным воском и сосной. В углу комнаты стояла арфа.

– Не желаете ли виски, дон Кристобаль? – спросила Анхелика.

Я привыкла к легким алкогольным напиткам, таким как вино, сангрия или, по случаю, шампанское, но никогда не употребляла крепкого спиртного.

Глаза у всех присутствующих – за исключением Мартина – устремились на меня. После того как нас с самого начала представили друг другу, тот почти не обращал на меня внимания.

– Да, благодарю вас, – медленно и как можно ниже произнесла я.

– Хулия! – громко позвала Анхелика. – Принеси бутылку виски, пожалуйста.

Когда мы все собрались вокруг стола с мраморной столешницей, в гостиную, ступая еле слышно, вошла служанка в черно‑белой форменной одежде, с волосами, заплетенными в косу и уложенными вокруг головы. Она принесла поднос со стаканами и золотистой бутылкой.

– Позови сюда Каталину, – велела ей Анхелика, взяв в руки бутылку.

«Каталина – другая моя сестра», – вспомнила я.

Следовало бы ожидать, что, оставшись одна‑одинешенька на белом свете, я должна была бы чрезвычайно обрадоваться этой встрече с родственниками. И в обычных обстоятельствах я бы, конечно, была этому счастлива. Но после того, что случилось на лайнере, я стала крайне настороженной и ожесточенной. И все же в глубине души мне хотелось узнать об этих людях побольше. Потянувшись за стаканом, что предложила мне Анхелика, я без особого успеха попыталась унять в руках дрожь. Как только наши взгляды встретились, она мне снова улыбнулась:

– Присаживайтесь, пожалуйста.

Я заняла кресло с яркой пунцовой обивкой.

Вскоре в гостиную вошла особа, целиком одетая в черное. Мне она показалась слишком юной, чтобы одеваться с такой мрачной строгостью. Кружевная юбка закрывала ей ноги до самых лодыжек, а длинные рукава блузки полностью скрадывали руки. Но, как бы ни старалась эта женщина спрятаться под платьем, материя так плотно облегала ее талию и бедра, что лишь подчеркивала каждый изгиб ее стройного тела. Аккуратно подведенные глаза и брови у нее настолько завораживали, что просто невозможно было смотреть на что‑либо другое.

Скользнув ладонью к кичке на голове, Каталина вопросительно поглядела на меня – единственного незнакомца в этой комнате.

– Это муж Марии Пурификасьон, – пояснила Анхелика. – Он приехал к нам с печальной вестью: наша сестра скоропостижно скончалась на борту «Анд».

Еле уловимо глаза у Каталины расширились, и она быстро глянула на Анхелику. Трудно было понять, то ли это ее реакция на сообщение о кончине сестры и осознание того, что это означает для всего семейства, то ли она каким‑то образом раскрыла обо мне правду.

– Дон Кристобаль, это моя сестра Каталина.

Развернувшись ко мне, Каталина пробормотала нечто похожее на соболезнования:

– Да примет ее Господь в Его вечной славе.

Я вперилась взглядом в здоровенный крест, висящий на шее у Каталины, и кивнула в ответ, крепко обхватив пальцами прохладный стакан. Я не могла себя заставить еще и ей целовать руку.

– Приятно с вами познакомиться, – машинально отозвалась я.

В кои‑то веки я даже порадовалась, что у меня в руках оказалось спиртное. Мне оно сейчас было как никогда необходимо. Я залпом выпила порцию виски, которое мгновенно обожгло мне горло, и повернулась к остальным, собравшимся в этой комнате. С большим трудом я сдерживала желание выпалить им все свои обвинения. Один из этих людей был ответственен за гибель моего Кристобаля, и тем не менее все они вели себя как благородные, исполненные сочувствия члены семьи, как будто они по‑настоящему переживали из‑за выпавшего мне несчастья.

Притом что единственное, о чем они могли сейчас сожалеть – так это о том, что не убили нас обоих.

– Не желаете ли чем‑нибудь закусить, дон Кристобаль? – спросила меня Анхелика.

– Нет, благодарю. Я в порядке.

Лицо у меня горело, я сама это ощущала. Я наклонилась вперед, опершись предплечьями о колени. Молчание в гостиной сделалось невыносимым. Я могла бы, конечно, сорвать очки и бороду, объявить свое имя и потребовать сообщить, кто именно велел убить моего мужа.

Однако все было совсем не так просто.