Испанская дочь

Тут сзади в шею мне дохнуло теплым воздухом.

И внезапно я потеряла возможность дышать.

Я вскинула руки к горлу, туда, где что‑то невыносимо сдавливало шею, и нащупала виток веревки. У меня не было даже воздуха, чтобы закричать.

– Тш‑ш, Мария, – прошептал мне в ухо мужской голос, – скоро все закончится.

Кто это? И откуда ему известно мое первое имя? Мои судорожно мечущиеся ладони наткнулись на два мужских кулака, крепко удерживающих веревку. Руки у мужчины были большие, мозолистые. Гораздо крупнее, чем у Кристобаля.

– Кристобаль, на помощь! – попыталась я закричать, но не смогла толком выдать ни звука.

Я чуть повернула голову к напавшему. Тот самый тип – с рубцами от ожогов.

Боль в шее уже стала нестерпимой. Не хватало воздуха, чтобы дышать.

– А ну?! Что здесь такое происходит?!

Я могла поклясться, что это голос Кристобаля. Но, может, мне уже начало мерещиться желаемое?

Тяжесть противника между тем немного сместилась вбок, и мне удалось подсунуть большие пальцы между веревкой и трахеей. Давление на горло стало чуть меньше, но все же не достаточно, чтобы я могла спокойно дышать.

Кто‑то приближался к нам по палубе.

Я резко ткнула мужчине в голень каблуком туфли. Веревка ослабла, и я наконец смогла набрать воздуха. Веревка упала на пол. Согнувшись, тяжело дыша и кашляя, я заметила, как за моей спиной дерутся двое мужчин.

Приглядевшись, я различила мужнин коричневый костюм. Очки у него съехали на самый кончик носа, грозя вот‑вот упасть. Изогнув руку, Кристобаль крепко обхватил напавшего за шею, но тот стал отчаянно выворачиваться и брыкаться, пока оба не свалились, сцепившись, на палубу.

Как бы ни хотелось мне помочь Кристобалю, я никак не могла прокашляться и отдышаться.

Человек с ожогами первым поднялся на ноги и вытянул засапожный нож. Кристобаль, тоже встав, застыл, напряженно изогнувшись вперед. Я никогда не видела мужа таким. Я даже не думала, что у него хватит духу с кем‑то драться. Он был из той породы людей, которые считают, что не им решать вопрос жизни и смерти даже в отношении насекомого – а уж тем более человека.

Напавший резко метнулся с ножом вперед и, попав Кристобалю в руку, рассек на нем пиджак. Кристобаль зажал ладонью рану, и между пальцами сразу засочилась кровь. С диким воплем он скакнул к незнакомцу и, вцепившись, свалил того на пол. Нож вылетел у злодея из руки, но куда упал, я не разглядела.

С саднящей болью в шее я принялась отчаянно искать нож, но единственное, что мне удалось найти – это очки моего мужа.

Наконец из моего горла смог вырваться хриплый крик:

– Кто‑нибудь! Помогите!

Но музыка и смех внутри корабля были настолько громкими, что никто не слышал моей мольбы о помощи. Между тем двое мужчин вновь покатились, тузя друг друга, по палубе. Кристобаль уткнулся спиной в кормовое ограждение.

Я огляделась, ища, чем бы ударить напавшего. Недалеко от нас находилась привязанная веревками спасательная шлюпка. Неверными шагами я прошла к ней и взобралась на перила, чтобы дотянуться до весел. Одолев очередной приступ кашля, я схватила обеими руками весло и соскочила с ним обратно на палубу.

Кристобаль теперь стоял у самого края кормы. Когда я увидела его там, рискующего свалиться в бездонную глубь океана, у меня внутри словно что‑то опустилось. Напавший на меня тип каким‑то образом вновь завладел ножом и теперь стоял напротив моего мужа, изготовившись пырнуть его лезвием. Разделял их сейчас один лишь поручень. Кристобаль резко увернулся от кончика клинка, крепко вцепившись в металлическую поперечину.

Я подняла весло, чтобы ударить незнакомца, но он стоял чересчур близко к Кристобалю, а мне не хотелось попасть по мужу.

– Кристобаль! Давай туда! – указала я на проем в ограждении.

Он быстро глянул на проем, однако не успел и сдвинуться к нему, как незнакомец вонзил нож ему в живот.

– Нет!!! – завопила я, что есть мочи приложив этого сукиного сына веслом по голове.

Потеряв сознание, тот перегнулся через перила и головой вниз ухнул в воду. Кристобаль прихватил двумя руками глубоко ушедшую ему в живот рукоять. Глаза у него так расширились, что я едва узнавала это знакомое до каждой черточки лицо, теперь охваченное предсмертной агонией и страхом.

– Кристобаль! – метнулась я к мужу, протягивая руку. Но в этот момент в борт ударила сильная волна, отчего Кристобаль потерял равновесие и опрокинулся в море, вслед за своим убийцей.

Я испустила такой пронзительный и исступленный крик, что мне показалось, в горле у меня порвались голосовые связки. Должно быть, еще очень долгое время я буду не способна разговаривать без боли.

 

Глава 3

 

Река Гуаяс

Апрель 1920 года

Наш утренний водный путь в Винсес оставил в моей памяти две вещи. Первое – это настоящая какофония птичьих криков. Птицы суетливо летали над нашими головами, как будто мы вторглись в те земли, где правят исключительно животные, и наше присутствие им пришлось не по душе. А второе – сколь неустойчивым и вертлявым было каноэ, в котором мы ехали вверх по Рио‑Гуаяс.

Ни отцовский адвокат, ни юноша, работавший сейчас веслом, естественно, даже не попытались мне помочь, когда мы садились в лодку. За долгие годы я привыкла воспринимать мужскую галантность как должное. Мне никогда и в голову не приходило, насколько я полагалась на мужское плечо в самой, казалось бы, обыденной жизни. Как Кристобаль всегда спешил открыть для меня любую дверь, перед которой мне случалось оказаться. Как откупоривал бутылки с вином, как вскрывал консервные банки или приносил дрова для нашего камина.

При одном воспоминании о Кристобале в горле вновь засел тугой комок. Как мне вообще теперь жить дальше, если абсолютно все напоминает мне о нем? Я опустила голову, чтобы спрятать навернувшиеся слезы.

Я тосковала по обществу Кристобаля, по его неустанному стремлению мне угодить, по его сочувственному вниманию (когда он готов был меня слушать). Удивительно, насколько самодостаточными казались мне сейчас мужчины. Это было и преимущество их, и недостаток.

В моем случае это было явным недостатком, поскольку оба мои спутника глядели на меня как на неполноценную мужскую особь, когда, ступая в лодку, я заносила свой багаж и в то же время корчилась, пытаясь удержать равновесие.

Козырьком приложив ладонь ко лбу, Аквилино поглядел на пролетающую стаю чаек. Он сидел напротив меня, неуклюже скрестив длинные ноги, и деловито каждые две‑три минуты вскидывал худощавую руку, отмахиваясь от комаров.