Каирский дебют. Записки из синей тетради

Тут он повернулся к Сааду Сидки и попросил снять с него наручники.

– Зачем это? – спросил тот с подозрением.

– Мне надо приподнять одну из плит пола.

– Вы спрятали драгоценности под полом?

– Да, – нетерпеливо кивнул арестованный и протянул к конвойному руки в кандалах.

Тот было загремел ключами, однако начальник его остановил.

– Вы хитры, как лис, – сказал он. – Только попробуй снять с вас кандалы, вы немедленно ускользнете. Нет уж, пусть плитой займется конвойный. Покажите, какую именно надо поднять.

Загорский кивнул на каменную плиту прямо перед собой. Дюжий конвойный по имени Аман подцепил плиту саблей, висевшей у него в ножнах, и поднял стоймя. Под плитой открылась темная, казавшаяся бездонной дыра.

– Шайтан! – воскликнул приказчик в испуге. – Похоже, она ведет прямо в ад.

Все невольно попятились назад. Все, кроме Загорского. Воспользовавшись всеобщим замешательством, он быстро шагнул вперед и провалился прямо в дыру. Державший каменную плиту конвойный от неожиданности уронил ее, та, загремев, упала на пол и закрыла проход.

– Проклятье! – закричал Сидки. – Он сбежал! Поднимайте плиту, ловите его!

Конвойные бросились поднимать плиту. Но от волнения руки у них дрожали, и они никак не могли это сделать.

– Скорее, скорее, безрукие! – торопил их начальник.

В конце концов плиту все‑таки подняли, и все стали вглядываться в темный провал, надеясь увидеть там притаившегося беглеца. К несчастью, в непроглядной тьме не было видно ни зги.

– Фонарь, – застонал Сидки, – дайте фонарь!

Однако фонаря ни у кого не было. Защелкали спички, слабые огоньки затрепетали над черной пастью провала.

– Кажется, это лаз, – неуверенно проговорил приказчик. – Он ушел по подземному ходу.

Полицейский начальник так на него посмотрел, что тот стушевался и спрятался за господина Рахмани. Сидки, впрочем, уже забыл о его существовании и смотрел теперь только на конвойных.

– Аман, Карим! Вниз – и поймайте мне этого ифрита! – велел он.

Конвойные неуверенно затоптались на месте, им страшно было спускаться в непроглядную черную тьму.

– Живо! – рявкнул Сидки. – Или, клянусь Аллахом, отправлю вас за решетку вместо него!

Поддерживая друг друга и негромко сетуя на судьбу, полицейские неловко спустились в подземный ход. Спустя несколько секунд из темноты донесся обиженный голос Амана:

– Здесь темно, ничего не видно…

– Так зажгите спички, идиоты!

Конвойные снова зачиркали спичками, и теперь слабое желтое свечение немного рассеивало тьму. Аман и Карим жалобно глядели снизу вверх, опасаясь идти вперед.

– Стойте, – вдруг крикнул приказчик, сообразив что‑то, – я дам вам свечу!

Он подбежал к своему бюро, вытащил оттуда свечу и сунул вниз, конвойным. Те зажгли свечу и, не дожидаясь больше понуканий, отправились по подземному ходу вперед, в темноту, где, возможно, ждал их свирепый и страшный, как Иблис, враг.

– Не бойтесь его, он в кандалах! – вслед конвойным крикнул начальник.

На это достопочтенный Рахмани хмуро заметил, что такой ловкий шайтан наверняка уже нашел способ избавиться от кандалов.

– Неважно, – устало произнес господин Сидки. – Мы потеряли слишком много времени, он наверняка уже ушел.

Вид у него был мрачный: как он мог попасться на удочку этого русского, как мог позволить ему сбежать? Сначала тот использовал подземный ход, чтобы ограбить лавку, а затем – чтобы скрыться самому. Поистине, он не видал раньше столь хитрого и дерзкого грабителя. Такой, скорее всего, не остановится на одной лавке, он пойдет грабить все магазины в Египте… А виноват будет он, Саад Сидки!

В этот миг кто‑то решительно постучал с улицы. Все трое вздрогнули и посмотрели на дверь.

– Магазин закрыт, – придя в себя, скрипучим голосом объявил Рахмани.

Однако в дверь снова постучали, а потом знакомый голос объявил по‑французски:

– Господа, это я, Загорский. Прошу вас, откройте, у меня для вас интересные новости…

Почтенный Рахмани только рот открыл от неожиданности. Приказчик, путаясь руками в карманах, уже тащил наружу ключ от замка. Не в силах ждать, полицейский начальник рванул у него ключ из рук, сам отпер замок и распахнул дверь настежь.

Слух их не обманул – перед ними стоял только что сбежавший от них Загорский. Рукав его тужурки был вымазан землей, однако вид он имел довольный.

– Что это значит? – осипшим голосом спросил его Сидки. – Почему вы вернулись? Почему не убежали?

– А зачем бы мне бежать? – с безмятежным видом отвечал молодой человек. – Тем более, как уже говорилось, я ни в чем не виноват. И к тому же я открыл преступление, которое так вас беспокоило. Впрочем, если вам не интересно, я готов с вами распрощаться и пойти по своим делам.

– Нам интересно, – прорычал Сидки, вцепляясь в него железной хваткой, словно краб. – Валид, стул нашему русскому гостю!

Валид немедленно приволок стул и поставил его позади молодого человека. Тот не без удовольствия в него уселся.

– Кстати, господа, вот ваши наручники, – он вынул из кармана и протянул наручники главному полицейскому. – Я бы на вашем месте подумал над улучшением конструкции, они снимаются за одну минуту без всякого ключа.

Сидки уставил на Загорского тигриный взор.

– Говорите! – прорычал он.

Молодой человек обвел взглядом присутствующих, выдержал эффектную паузу и приступил к рассказу.

Итак, он действительно был в лавке господина Рахмани в среду. Приказчик должен помнить, что почти одновременно с ним в магазин зашел некий господин с усами и бородой, ужасно похожий на султана Абдул‑Меджида Первого. Загорскому сразу показалось, что он ведет себя странно. Он даже не подошел к витрине, глядел издали, да и глядел‑то не так на товар, как по сторонам.

– Он словно бы разглядывал обстановку, – уточнил Загорский. – Но зачем ему обстановка, он же не в мебельный магазин пришел… Это показалось мне любопытным, и я стал исподтишка наблюдать за ним. Он так и не подошел к витрине, но потребовал себе кресло. Господин Валид поставил ему кресло рядом с витриной, но тот почему‑то попросил, чтобы кресло поставили вот сюда, ближе к дальней стене. Приказчик сказал, что там ему будет неудобно разглядывать украшения, не говоря уже о том, что там просто темно и мало что видно. Но Абдул‑Меджид настаивал. Это мне тоже показалось странным. Садясь в кресло, он уронил свою трость. Трость была тяжелая, и звук от удара раздался громкий.