Как рушатся замки

Элерт оттянул воротник шинели. Его дыхание учащалось, щёки рдели, лихорадочно блестели расширившиеся зрачки. Лекарство действовало. В течение часа жар уймётся, и боль отступит до вечера. К ночи разразится приступами – друг вновь возьмётся за пузырёк… или нет. Предписания врачей он соблюдал всё халатнее.

– Наша «мисс Черлот» работает на кое‑какую столичную контору. Наёмники. За убийства берутся редко: в основном долги трясут, разыскивают чьих‑нибудь беглецов, пропавших, документы подделывают, спекулируют на бирже и далее по списку. Формально… не прикопаешься.

– Ты же как‑то выяснил, – неодобрительно фыркнул Росс. – Подозрения недостаточно?

– Будем честны: ни ты, ни я не заинтересованы в исчезновении старых наёмников. Нет смысла их прикрывать: расплодятся новые, мы не уследим, а молодёжь приструнить сложнее. У них ни законов, ни традиций, ни порядка. – Он сжал сукно на груди и ссутулился. Дотронувшись до его лба, Азеф нахмурился. Складывалось впечатление, что организм день за днём яростнее сопротивлялся вливаемому в него снадобью. – Попросил Осгюра отменить курс. У меня мозги скоро расплавятся от этой штуки.

Он тряхнул головой, прогоняя туман. Вынул из кармана зажигалку, но, прикинув «за» и «против», убрал.

– Из примечательного. Около двух месяцев назад некое заинтересованное лицо заявилось в столичные конторы с контрактом на поиск членов императорской семьи. Без конкретики. Любых. За огромные деньги.

– Не вижу связи с Партланом. У нас немало страждущих аристократов. Я бы сначала подумал о Первом министре.

Сказал – и сразу пожалел. На скулах Элерта заходили желваки.

– Он не высунется. В его интересах как можно быстрее затеряться за границей. Пусть побегает. Я его и там достану.

Он положил перед Азефом имперскую монету. Мужчина поднёс её к глазам. Золотая, с гербом Арвелей на обороте. На гурте красовалась надпись: «ЧМД П.».

– Партланы единственные в Сорнии обладали привилегией проставлять свой знак на монетах.

– Она могла оказаться у кого угодно. Они торговлю вели.

– Не спорю. Однако наш заказчик оставил в качестве предоплаты золото партлановского монетного двора. В несколько тысяч румилей. Я в совпадение не верю. Наверняка он.

– Решил подстраховать авторитет голубой кровью? Умно. Видимо, его иностранные «друзья» требуют ставку посолиднее, чем он. Зачем им разбрасываться деньгами, оружием и громкими заявлениями, если на трон посадить некого.

Элерт многозначительно хмыкнул.

– По‑твоему, выманивать его на Эйвилин – хорошая идея? Не слишком ли рискованно? – с сомнением уточнил Росс.

– Я готов взять ответственность за любой исход, – прозвучало уверенное.

Паршиво, куда ни посмотри. Патрульные застали его – подставного «Призрака» – во дворе, и, проболтайся охранник о «демоне», подозрения падут именно на капитана злополучного отряда.

Настроение друга об озабоченности не говорило.

– Командующий Росс! Сэр. Мистер Катлер!

Солдат из сопровождения стукнул каблуками сапог и отдал честь. Его растрёпанный, взбудораженный вид не оставлял простора для фантазии: он бежал.

– К чему срочность, сержант?

– Сэр, свидетель… он повесился.

 

Глава 6. О прошлом

 

Перед аркой, ведущей на тренировочное поле, вилось порядка полусотни человек. С прошлого испытания претендентов заметно поубавилось: сказался высокий проходной балл на заключительный этап экзаменации. Имелись и такие, кто саморетировались, прочувствовав на себе предстоящие тяготы службы. Осуждать их не поворачивался язык: свора командиров в белых воротничках намудрила задания на грани человеческих возможностей. Дотошный подход оправдывался вакантными должностями: набирали не солдат‑ротозеев для службы в армии, а стражу на Парящий Двор. В обитель императоров Сорнии по понятным причинам принимали лучших из лучших. Ни происхождение, ни связи не спасали от участия в отборе; с красным штампом «провалено» равно могли уковылять что простолюдины в дырявых носках, что напомаженные дети аристократов. За взяточничество, вопреки обычному, карали по наивысшей строгости закона: на помост – и петельку на шею. Этим людям предстояло надеть идеальный мундир охраны и встать на защиту венценосной семьи – просчётов в их подготовке, погрешностей в навыках не допускалось. Они несли крест живого щита. Блестяще вышколенные. Безукоризненно верные.

Среди оставшихся кандидатов преобладающая масса носила форму Высшей Военной Академии. Их лица выражали идентичную эмоцию собранности, они не вступали в диалоги с соперниками и не мерили шагами пяточки земли в приступе паники. От них следовало ожидать предусмотрительности: прибыли на место заблаговременно, «прощупали» площадку на изъяны, размялись, приноравливаясь к силе потенциальных противников. Пары составлял Шар – беспристрастное устройство эфекторов, которое при касании начертало на ладони случайный из заданных номеров. Совпадение определяло стороны спарринга. Кристальная чистота процесса. Ни в предвзятости не обвинишь, ни в необъективности.

Офицеры, сгрудившиеся в центре поля, поглядывали на курсантов с одобрением. Другие участники, чудом добравшиеся до финала, – пугливо или разочарованно. Они себя похоронили, эти люди. Мизерный шанс на победу уничтожался сухой оценкой фактов: самоучке с воспитанником выдающихся учителей‑военных не сравниться. Тем с детства внушали, что их отец – бой, что их мать – ружьё, братья и сёстры – тактика да стратегия. Муштровкой закалялась психика, строевыми учениями – тело. Им не с кем тягаться здесь, кроме бывших академических товарищей, и они прекрасно осознавали столь приятное обстоятельство.

Девушка, прислонившаяся бедром к столбу, пронаблюдала за тренировками всё утро, но нервозность не демонстрировала. Её сонливая расслабленность привлекла какого‑то сержанта: проходя мимо, он счёл нужным сделать ей замечание за «неподготовленный вид» и «несерьёзное отношение» к ключевому экзамену. Под его осуждающим взглядом она сжалась, симулируя раскаяние, и залепетала уверения в обратном. Фальшивое смущение сработало как по маслу: мужчина смягчился, даже похлопал по плечу для ободрения. В жесте между строк читалась снисходительная жалость: «Проходной материал. Сегодня она побежит плакаться домой».

Больше её не беспокоили.

Плотный занавес мглы растворялся под нажимом мороза. К липкому дёгтю неба приклеились звёзды. Они возникали в хаотичном порядке, заполняя высь вязью созвездий. Рожки лун, Примы и Алиуса, смотрели в противоположных направлениях – что поруганные супруги в кровати. Или проклятые влюблённые, которых боги обрекли коротать вечность рядом, но не обладать мочью прикоснуться. Рвись с волшебной цепи, обдирай криком горло – не смилуются, не ослабят поводок. Раз в двадцать два года замки кандалов истирались, и Прима погружалась в объятия Алиуса. Смазанный поцелуй, упоительная нега встречи – у их счастья короткий срок. Боги, разбуженные громом сломанных звеньев, отливали замки крепче старых, не внимая горю влюблённых. Напрасно пыжились! Через двадцать два года история повторялась. Ничто не убавляло любовь лун.