Книга белой смерти

Шана стояла, глядя на пустую кровать своей младшей сестры. Первой ее мыслью было: «Несси опять сбежала».

Она несколько раз позвала сестру. Если честно, после того как Несси этой ночью засиделась допоздна, глядя на комету в дерьмовый папин телескоп, Шана полагала, что девочка еще в кровати и храпит так, что трясутся стены. Она не знала, где еще, черт возьми, может быть Несси, – сама Шана вот уже час как встала, приготовила завтрак, закончила стирку, сложила мусор и вторсырье, чтобы завтра оттащить все к мусоровозу. Поэтому она знала, что на кухне Несси нет. Может быть, она в ванной наверху?

– Несси! – Шана подождала. Прислушалась. – Несси, отзовись!

По‑прежнему ничего.

И снова мысль: «Несси опять сбежала».

В этом не было никакого смысла. Вот когда Несси сбежала в первый раз, смысл был.

Они потеряли мать – потеряли в буквальном смысле. В продуктовый магазин отправились вчетвером, а вернулись только втроем. Они испугались, что маму похитили, что с ней сделали что‑то плохое, но затем камеры видеонаблюдения в «Большом орле» показали, что никто ее не похищал: она как ни в чем не бывало вышла в автоматические двери и навсегда ушла из их жизни. Мама стала большим вопросительным знаком, застрявшим у них в губах рыболовным крючком.

Однако было очевидно, что мать больше не хочет быть частью их жизни. Решение, поняла Шана еще тогда, назревало долго, однако до Несси эта простая истина не дошла – ни тогда, ни даже сейчас. Поэтому два года назад, чуть ли не день в день, после окончания учебного года Несси собрала в рюкзак консервы и бутылки с водой (а также пару шоколадных батончиков) и сбежала из дома.

Ее нашли через четыре часа под деревянным навесом на автобусной остановке в Грэнджере, где девочка спряталась от внезапно налетевшего ливня. Дрожащую, словно промокший щенок. Когда папа попытался взять ее на руки, Несси отбивалась и вырывалась, и это было похоже на то, как если бы борец попытался усмирить торнадо. В конце концов папа сдался и сказал:

– Если хочешь убежать из дома – убегай, но если собираешься отправиться на поиски своей матери, я думаю, она не хочет, чтобы ее нашли.

Это было все равно что смотреть в замедленном виде, как падает стакан с водой. Несси свалилась в объятия отца и расплакалась так, что с трудом могла дышать, сотрясаясь в судорожных рыданиях. У нее дрожали плечи, и она засунула обе руки под мышки, словно стараясь поддержать себя. Ее отвезли домой. Несси проспала двое суток подряд, а затем медленно, но верно вернулась к жизни.

Это произошло два года назад.

Однако сейчас Шана не могла взять в толк, почему Несси опять вздумалось убежать. Сейчас ей было пятнадцать лет, и она не лезла на стену, как это было в таком возрасте с Шаной – по выражению отца, она показала «все прелести переходного возраста». Попеременно хандра и раздражительность, и гормонов как у брыкающегося жеребца. Сейчас Шане было уже почти восемнадцать. Она вела себя лучше. По большей части.

У Несси по‑прежнему все было в порядке, она не превратилась в оборотня. Оставалась счастливой. Оставалась оптимисткой. Глаза блестят, как новенькие монетки. Несси завела тетрадку, в которую записывала все, чем ей хотелось заняться в жизни (плавать с аквалангом вместе с акулами, изучать летучих мышей, вязать домашние тапочки, как когда‑то вязала мама), все те места, где ей хотелось побывать (Эдинбург, Тибет, Сан‑Диего), всех тех людей, с которыми ей хотелось познакомиться (президент, астронавт, ее будущий муж). Как‑то раз она сказала сестре: «Я слышала, что, если постоянно жаловаться, это перепрограммирует мозг подобно компьютерному вирусу и человек становится все более несчастливым, поэтому я твердо решила оставаться позитивной, поскольку обратное, не сомневаюсь, также верно».

Тетрадка лежала на пустой кровати. На полу рядом с кроватью стояла раскрытая коробка – Несси заказала по почте какую‑то научную штуковину. (Шана позаимствовала оттуда пробирку с пробкой, чтобы хранить «травку».) Одуванчиково‑желтое постельное белье было смято, свидетельствуя о том, что в кровати спали. На подушке в розовой наволочке все еще оставалась вмятина от головы.

Шана заглянула в тетрадку. Несси начала новый список: «Работа, которая мне может понравиться». В нем были: работник зоопарка, пасечник, фермер, разводящий альпак, фотограф. «Фотограф? – подумала Шана. – Это уже я застолбила!» Она ощутила укол зависти. У Несси получалось абсолютно все. Если она решит заниматься тем, что выбрала для себя Шана, у нее получится значительно лучше, Шану это разозлит, и сестры возненавидят друг друга. (Ну, не совсем так. Шана будет ненавидеть Несси. Несси по‑прежнему будет, несмотря ни на что, любить сестру, потому что Несси такая.)

– Несс! – снова окликнула Шана. – Несси! – Ее голос разнесся громким эхом, и это явилось единственным ответом. Блин!

Отец, скорее всего, уже находился в так называемом коровнике (он сказал, что, если они хотят присоединиться к любителям домашнего сыроварения в Пенсильвании, им нужно переходить на профессиональный жаргон, черт побери). И рассчитывал, что дочери, позавтракав, придут работать в маленькой лавке в конце улицы. Затем он попросит одну из них сходить в сарай, чтобы проверить сычужную закваску для гауды или отжать рокфор, после чего смешать силос и накормить коров, а еще, черт, сегодня должен прийти ветеринар, чтобы посмотреть на красное, покрывшееся коростой вымя бедняжки Белинды и…

Быть может, вот почему Несси сбежала. Занятия в школе закончились, а каникулы не предвещали ничего хорошего: сплошная работа, работа, работа… (У Шаны мелькнула мысль: а может быть, Несси права? Она сама также могла бы сбежать. Хотя бы на один день. Прокатиться со своим приятелем Зигом на его «Хонде», покурить «травку», почитать комиксы, посудачить о старшеклассниках, только что окончивших школу…)

(Господи, ей нужно выбраться отсюда.)

(Если она не выберется отсюда в самое ближайшее время, то застрянет здесь навсегда. Это место подобно зыбучим пескам.)

Ну конечно, Несси хорошая девочка и больше не станет сбегать из дома, так что, вероятно, она опередила сестру и уже в лавке. Маленькая рабочая пчелка – вот кто она. Как там в любимой папиной песне? «Сияющие счастливые люди…» Точно, это про Несси.

Поскольку Шана уже позавтракала, она отправилась искать миниатюрный накладной объектив, с помощью которого делала на свой телефон снимки крупным планом, увеличенные. Это позволяло проникнуть в мир крошечных вещей, микро становилось макро. Хорошего фотоаппарата у Шаны не было, но она копила деньги на настоящую зеркальную камеру. Ну а пока что приходилось пользоваться телефоном. Может быть, на конюшне или в сыроварне удастся найти что‑нибудь такое, что будет классно смотреться вблизи: шелушащаяся ржавчина, красная стрелка градусника, пузырьки или кристаллы в самом сыре…

Шана хлопнула себя по лбу, вспомнив, где оставила объектив в прошлый раз, – она фотографировала свисающего с окна у нее в комнате паука и оставила объектив на подоконнике. Поэтому Шана отправилась прямиком туда и…

Что‑то на улице привлекло ее внимание. Какое‑то движение на дорожке, ведущей к дому. Первой ее мыслью было: «Одна корова выбралась из коровника».

Шана подошла к окну.