Князь Федор. Куликовская сеча
Но после схватки Челубея и Пересвета, пожертвовавшего собой на моих глазах… После татарского обстрела – и пережитого страха, разом заполонявшего душу при каждом пробитии щита… Наконец, после тяжелого ранения моего воина, только что скакавшего рядом!
После не осталось никаких сомнений – и никакой жалости к врагу.
Ты или он – и никаких тебе гуманистических ценностей, и никакой рефлексии.
Никакого стопора, не позволившего мне переступить черту в детдомовских и уличных драках…
Здесь и сейчас – нет никакой черты.
– Севе‑е‑е‑еррр!!!
…Я практически догнал ближнего татарина, откровенно испуганного – но успевшего послать бронебойную стрелу мне в лицо; спасла лишь реакция предка – да вовремя подставленная павеза! А правая рука моя словно сама собой отвела копье в сторону, чуть назад, а после экономичным, выверенным выпадом вонзила острие пики в спину степняка! Точно под нижнюю кромку плетеного калкана, с легкостью вспоров стеганый халат… Я практически не почувствовал сопротивления плоти – и также рефлекторно, на воинских инстинктах Федора Елецкого потянул копье на себя, не дав ему застрять в теле вскрикнувшего ордынца, полетевшего под копыта Бурана… Удар, толчок – и Бурушка летит вперед, а крик поганого позади меня резко обрывается…
И никакой жалости к врагу.
Впрочем, мой жеребец уже начал замедляться – а расстояние до очередного противника неуклонно расти… В первый миг я подумал, что дело в ране (древко стрелы действительно торчит из груди коня) – однако тотчас заметил, что замедляют свой бег скакуны и прочих дружинников… Сто метров – стандартная дистанция разгона для «рыцарских» коней. А мы, пытаясь дотянуться до татарских лучников, проскакали все сто двадцать! И кого‑то действительно успели догнать, свалив на землю ударами пик, стоптав конями тяжелых жеребцов…
Но тем и хорош «хоровод» конных стрелков – всадникам, находящимся ближе к противнику, есть куда скакать: центр круга пуст! И если от порубежников московских сторож, бросившихся в копийный напуск, ордынцы просто не ждали такого удара, то от тяжелых дружинников ничего иного ждать не приходилось…
Нет, враг был готов, провоцировал нас на атаку с дистанции ровно в полсотни метров – и сдернул назад очень стремительно; мы дотянулись лишь до тех поганых, чьи лошади оказались слабее прочих… Памятуя об излюбленной степняцкой тактике, столь широко использованной тем же Субэдеем во множестве битв, я начал подозревать ловушку! Так, лучший полководец Чингисхана в битвах с русичами и грузинами умело провоцировал их на атаку – а после, вытянув врага притворным отступлением конных лучников, бил во фланг отборными отрядами тяжелой конницы!
Но как? Как возможно провернуть это здесь и сейчас?! Ведь правый фланг полка упирается в непроходимую дубраву, а левое его крыло лишь только поравнялось с нашими порубежниками, все еще теснящими татар в центре…
Я даже разглядел нескольких елецких воев!
Но спустя всего несколько секунд получил ответ на свою догадку…
Как только русская дружина остановила атаку из‑за выдохшихся лошадей, со стороны врага раздался протяжный вой труб. И утекающие от нас ртутью легкие стрелки вдруг начали сбиваться в плотные кулаки… А в образовавшиеся среди лучников проходы на полном скаку ринулись тяжелые ордынские всадники – построившись десятком клиньев!
И скачут они на нас…
В первые мгновения русичей накрыла растерянность – усугубившаяся отсутствием командования. Ведь Андрей Полоцкий с ближниками остался в порядках второй тысячи всадников и находится далеко за спиной… Теперь же кто‑то из русичей успел податься назад, самые смелые рванули навстречу элитным «багатурам», а большинство из нас просто замерли на месте, осадив уставших коней.
Семьдесят… Шестьдесят… Пятьдесят…
Я невольно фиксирую оставшееся расстояние до врага – всем телом ощущая дрожь земли под копытами татарских скакунов! И гулкие удары собственного сердца в груди… Я их буквально чувствую, слышу отзвук в ушах; и чем ближе враг, тем громче оно стучит!
Ну что – бежать? Или драться?!
Наконец, решившись, я пришпорил чуть отдышавшегося Бурана, посылая его вперед, – и воскликнул со всей мочи:
– С нами Бог, братья!!! Только вперед… Ру‑у‑усь!!!
– РУ‑У‑УСЬ!!!
Молодцы мои дружинники, тотчас подхватили единый для всех ратников клич, посылая жеребцов вслед за мной. И пример полусотни ельчан оказался вполне убедителен – вслед за нами с места тронулась вся тысяча воев!
– РУ‑У‑УСЬ!!!
– АЛЛА‑А‑А!!!
На разгон нам осталось не больше тридцати – тридцати пяти метров – ничтожно мало, учитывая, что степняки успели набрать ход и летят к нам навстречу! Всего пяток секунд, чтобы встретить врага копьем, не дав опрокинуть себя первым ударом…
Но выдохшимся жеребцам русичей сил хватит как раз на короткий разбег. И потом, разве на рыцарских ристалищах расстояние под разгон сильно больше?!
…Перед сшибкой я едва не зажмурил глаза. И только в последний миг понял, что отдаю явное преимущество летящему навстречу «багатуру» (близнецу Челубея по набору брони); так можно и сгинуть! А хитрый враг уже направил сверкнувшее на солнце острие чжиды мне в лицо – заставив вскинуть павезу вверх да склонить голову навстречу…
Удар!!!
Пика степняка врезалась в переднюю луку моего седла – и прошила ее насквозь, ударив в панцирь на уровне пупка. При этом вогнув одну из пластин чешуи внутрь… Сильнейший толчок рванул седло, едва не скинув меня с коня – а от удара в живот я скривился от боли, тяжело охнув сквозь стиснутые зубы… Но татарин перехитрил сам себя; обозначив атаку в голову, он заставил меня поднять щит и ударил под кромку павезы – однако не рассчитал высоту передней луки, принявшей на себя таран врага!
В следующий миг меня дважды крепко тряхнуло: лопнуло древко вражеской чжиды – и практически синхронно с ней княжеское копье, здорово рванув правую руку! Но мой удар достиг цели: граненый наконечник пики пробил плетеный калкан у стального умбона и, с легкостью прошив его насквозь, застрял в панцире татарина…
Сбросив того с коня!
Все‑таки седла с высокими луками рулят в копейной сшибке! Впрочем, без инстинктов князя Елецкого и памяти его тела шансов уцелеть в поединке с «багатуром» у меня не было никаких…
Вновь заржал Буран, грудью столкнувшись с чужим конем, а сам я едва успел подставить павезу под удар рухнувшей сверху булавы, отсушивший левую руку! Я не успел даже потянуться вниз, чтобы сорвать с седельного крюка темляк шестопера – как тяжелейший удар вновь обрушился на щит, громко треснувший под натиском очередного ордынца…
