Колодец и бабочка

– А расписка осталась? – озадаченно спросила Наташа.

Выяснилось, что расписка для любви тоже лишняя.

«Боже! – страстно воззвала в этом месте Наташа мысленно. – Посмотри на меня, Господи: вот сижу я перед тобой на окладе и тринадцатой зарплате и про миллион знаю только из фильма “Как украсть миллион”. Почему бы тебе не выдать мне эти деньги? Тобой клянусь, Господи: я распорядилась бы миллионом в миллион раз лучше, чем эта блистательная дура. Отчего же Ты так несправедлив, раздавая дары? Ну хоть полмиллиона! Ни один шиномонтажник близко не подошел бы к этим деньгам».

Сквозь молитву пробилась Алина, как телефонистка, прерывающая разговор:

– …Я ее столько раз просила: мамочка, ну дай, все верну сполна! А ей как будто вообще все равно! Это разве не ее материнский долг, Наталья Леонидовна? – Она жадно вглядывалась в Наташино лицо. – Вот вы с пожилыми людьми работаете, знаете их… Зачем им деньги, можете объяснить?

– То есть как? – изумилась Наташа.

– Они все просто эгоисты. Мама на своем вкладе сидит, как курица на яйцах. А мне тяжелее всех приходится, разве она не видит? Татьяна – в своей собственной квартире, корчит из себя барыню, только семью строит с утра до вечера, как крепостных. – В голосе Алины прорезалась вдруг неприкрытая злость. – Диму взяли в хороший бизнес. Приезжает на объект раз в неделю, надувает щеки перед узбеками. Выклянчил теплое местечко у школьного приятеля. Все при детях, при семьях… А я? Мне нужен только один последний толчок! А мать мне даже в этом отказывает. Годами повторяла: «Алина, учись, образование очень важно!» А когда дошло до дела, сразу съехала с темы! «Я никогда не брала кредитов и не буду начинать на старости лет», – передразнила она. – Наталья Леонидовна, я вас очень прошу, поговорите с ней! Вы же видите – карты вам всю правду сказали. И про деньги, и про осознанность…

«Так вот зачем меня пригласили».

Наташа чуть не ответила резко. Но ей вдруг стало жалко эту неприкаянную дурынду с ее картами и свинарником.

– Я не могу, Алина, простите, – как можно мягче сказала она. – Этого не допускает преподавательская этика. К тому же вашей маме сейчас и так тяжело.

Алина передернула плечами:

– Ой, да мама просто драма квин. Играет трагедию. Не относитесь к этому серьезно. – И, глядя на оторопевшую Наташу, разъяснила: – Это не ее деньги. Вы думаете, она из пенсии скопила, что ли? Ей Татьяна давала – на лекарства, на продукты, а мама складывала в кубышку. Я вообще не понимаю, чего она убивается.

 

«Однако, – сказала себе Наташа, выйдя из подъезда. – Какой‑то Юпитер в Скорпионе, извините».

Разговор с Алиной оставил у нее странное ощущение. Вроде бы дура дурой… Но сквозь эту дурость временами проглядывало хитрое злое личико и принималось нести такое, что становилось не по себе.

«Кредит ей мама не взяла на обучение у таролога! Великовозрастной тетке, спустившей собственное наследство в унитаз. Удивительное семейство. Интересно было бы посмотреть на брата».

 

Глава третья

 

 

1

 

Часы пробили пять. Распахнулась круглая дверца, из нее высунулась гладкая, будто облизанная, серебристая птичья головка и нежно угукнула несколько раз.

Илюшин купил эти часы в старой мастерской, куда его занесло неведомыми путями. Там же их отремонтировали, и теперь длинный часовой футляр с вырезанными по контуру дубовыми ветками украшал его прихожую. Был он огромен, прямо‑таки непропорционально тихому кукушечьему голосу, и Бабкин, натыкаясь на него, каждый раз вздрагивал. Память подсовывала воспоминание о том, как еще с первой женой они сняли у деревенской старухи дачу на лето в невообразимой глуши, и однажды, зайдя расплатиться, Сергей увидел за дверью пустой гроб. «Меня дожидается», – объяснила старуха. Теперь он не мог отделаться от ассоциации, что в этих часах Илюшина и похоронят.

Сказать об этом Макару – чтобы тот перевесил чертов будильник! – было совершенно немыслимо. Оставалось привыкать.

Бабкин позвонил Маше, услышал, что у них с ребенком все в порядке, и, успокоенный, пошел заваривать кофе. Илюшин разговаривал по телефону. Закончив, он пришел на кухню с открытым ноутбуком и сообщил:

– Нашли «тойоту» Габричевского. Мне тоже сделай, только без сахара!

Кофемашина вздрогнула, зашумела, космически сверкнула огнями и исторгла из своего чрева жалкий кофейный плевок. Бабкин каждый раз поражался несоответствию между торжественностью подготовки и мизерностью получившегося продукта.

– Почему тридцать граммов кофе она варит вкусно, а сто для нее – непосильная задача? – сердито спросил он. – Ты столько выложил за эту дуру, что она должна стирать белье и возить тебя на работу. А я даже чашку американо у нее допроситься не могу! Что там с «тойотой»?

– А что там с моим кофе?

Бабкин вздохнул и поставил перед Илюшиным свою чашку.

– Белая «тойота» съехала с шоссе к Битцевскому парку в три часа ночи с минутами, – сказал Макар, одновременно что‑то быстро печатая. – В двенадцать минут четвертого, если быть точным. Номера были заляпаны грязью. Один человек сидел за рулем, второй на заднем сиденье – оба в масках, закрывающих лица, и в бесформенной одежде. Водитель, вероятнее всего, женщина. Когда нам покажут запись и покажут ли вообще – неясно, поэтому я бы положился на Силаева. Раз он говорит, что фигура женская, значит, так и есть. Они съехали с шоссе на грунтовую дорогу, вытащили из багажника что‑то, завернутое в большой пакет, и понесли в лес. Вряд ли ошибусь, если скажу, что это было тело Габричевского. Двадцать минут спустя эти двое вернулись, сели в машину и уехали. «тойоту» проследили до Восточного Бирюлева. Там они свернули, пропетляли по району и бросили тачку в одном из открытых дворов. А сами ушли пешком. Ну, или у них был подготовлен транспорт. Но я в этом сомневаюсь. Ногами проще.

Бабкин закатил глаза:

– Обалдеть! Под камерами вытаскивать труп из багажника – они что, идиоты?

– Идиоты или нет, а найти их пока не могут. – Макар допил кофе и помыл чашку. – Оперативная группа изучает записи с дворовых камер. Но там качество… сам понимаешь.

– Про спортивную сумку Силаев не говорил?

– Сумки не было.

– А хоть какое‑то описание фигурантов? Рост, вес?