Красавицы Бостона. Распутник
Другие мужчины в его окружении обладали вопиющими недостатками. Киллиан – мой зять, был бесчувственным бревном в костюме; Хантер – муж моей лучшей подруги – болтливым и придурковатым. А Сэм – муж моей подруги Эшлинг… он вообще серийный убийца. Но к Дэвону не прилагалась огромная неоновая вывеска, предостерегавшая, что стоит держаться от него подальше. Он не был ни травмированным, ни сломленным, ни злым. По крайней мере, с виду. Но все же источал ту недосягаемость, которая пробуждала желание сгореть, как метеор, и неизбежно превратиться в пепел.
Он воплощал все желания женщины, завернутые в божественную оболочку.
А этой оболочкой служило совершенное тело вплоть до рельефных мышц предплечий, как у Моисея Микеланджело, при прикосновении к которым у меня резко снижался показатель умственных способностей.
Я прекратила наши встречи после третьей по той простой причине, что я не дура. Мне нравится говорить: было бы желание, а возможность найдется. Но в случае с Дэвоном казалось, что он как раз такой парень, в которого я и правда могла влюбиться.
В ту последнюю встречу после животного секса Дэвон отвернулся, опустил голову на соседнюю подушку и совершил нечто возмутительное и пошлое. Он заснул.
– Хм, и что это ты делаешь? – в ужасе спросила я тогда.
Что дальше? Свидание за ужином? Одинаковые толстовки с Минни и Микки Маусами? Совместный просмотр «Шиттс Крик»?
– Сплю, – ответил он своим фирменным терпеливым тоном а‑ля «все вокруг дураки». Моргнул и открыл голубые с серебром, словно растаявший лед, глаза.
На его губах появилась дьявольская ухмылка. Я села и сердито на него уставилась.
– Иди спать в свою кровать, братан.
– Сейчас три утра. Завтра утром у меня раннее заседание. И, пожалуйста, не употребляй слово «братан». Чрезмерное употребление распространенных прозвищ свидетельствует о низкой языковой культуре.
– Отличная история, братан. Можешь сказать то же самое на английском? – А потом, поскольку я правда устала, добавила: – Забей. Просто проваливай.
– Ты смеешься надо мной? – Он щеголял отрешенным выражением лица, будто роскошным смокингом.
– Вон!
Я подошла к двери и выбросила его одежду и ботинки. Дэвон полуголым вышел в коридор и подобрал с пола свои дизайнерские вещи. Честно говоря, это было не лучшее проявление моего характера. Меня переполнял удушающий страх перед тем, что я могу привязаться.
А теперь Дэвон сидел передо мной, весь из себя высокий, роскошный и сексуально привлекательный. Я глянула на него краем глаза: руки в карманах, квадратная челюсть остра, словно лезвие.
– Называть меня неблагонадежной – клевета, мистер Крутой Адвокат. – Я поджала губы, входя в образ стервозной сирены. Была не в настроении играть роль остроумной эксцентричной Белль, но только такую версию меня и знали окружающие.
– Вообще‑то, это оговор. Клевета – это ложное обвинение, изложенное в письменном виде. Могу прислать то же самое в текстовом сообщении, если так хочешь. – Он повернулся к бармену и бросил на стойку карточку «Американ Экспресс». – Один «Стингер»[1] для меня и «Том Коллинз»[2] для леди.
– Д‑да, конечно, Его Высочество. – Бармен покраснел. – То есть сэр. То есть… как мне к вам обращаться?
Дэвон выгнул бровь.
– Я бы предпочел, чтобы ты вообще этого не делал. Твоя задача подавать мне выпивку, а не выслушивать историю моей жизни.
На этом бармен ушел за нашими напитками.
– Нигде поблизости не вижу леди, – пробормотала я, поднеся к губам бокал шардоне.
– Есть одна прямо за тобой, и она прекрасно соответствует этому описанию, – невозмутимо ответил он с каменным выражением лица.
Одно из достоинств Дэвона Уайтхолла (коих, к сожалению, было много) заключалось в том, что он никогда не относился к себе всерьез. После того как я с позором выгнала его из своей постели, он перестал мне звонить. Но в следующую нашу встречу на рождественской вечеринке тепло обнял, спросил, как у меня дела, и даже проявил интерес к тому, чтобы инвестировать в мой клуб.
Дэвон вел себя так, будто ничего не произошло. Для него все так и было. Я не понимала, почему он так и не женился, но подозревала, что виной тому тот же страх перед отношениями, которому была подвержена и я. На протяжении нескольких лет я наблюдала, как он красуется то с одной женщиной, то с другой. Все как одна длинноногие, стильные и с ученой степенью в сферах, название которых я даже выговорить могла с трудом.
А еще у всех из них был срок годности, как у авокадо.
Дэвон больше не пытался со мной сойтись, но по‑прежнему относился с теплотой, как к детскому одеялу, в которое с удовольствием кутаешься, но больше ни за что не допустишь, чтобы тебя с ним застукали. Из‑за него в последнее время я постоянно чувствовала себя нежеланной.
– Ты что так завелась? – спросил он, проводя рукой по густым прядям цвета пшеницы и золота.
Я быстро вытерла глаза.
– Уходи, Уайтхолл.
– Дорогая моя, шансы выгнать англичанина из бара в пятничный вечер практически равны нулю. Есть просьбы, которые я в самом деле могу исполнить? – От исходившей от него непринужденной доброжелательности мне становилось дурно. Настолько совершенных людей вообще быть не должно.
– Гори в аду? – Я прижалась лбом к прохладной стойке.
Я говорила не всерьез. От Дэвона я получала только приятные беседы, комплименты и оргазмы. Но я была правда расстроена.
Дэвон сел на соседний табурет, взмахнув запястьем, чтобы глянуть на часы. Я знала, что он мне не ответит. Порой он обращался со мной, как с восьмилетним ребенком.
Нам подали напитки. Он пододвинул ко мне коктейль «Том Коллинз» и молча передал мой бокал шардоне обратно бармену.
– Вот, держи. Тебе станет лучше. А потом гораздо хуже. Но поскольку меня не будет рядом, чтобы разбираться с последствиями… – Он беззаботно пожал плечами.
Я отпила и покачала головой.
– Из меня сейчас плохая компания. Лучше заведи разговор с барменом или с кем‑то из туристов.
[1] «Стингер» – коктейль из коньяка или виски с мятным ликером.
[2] «Том Коллинз» – джин с лимонным соком и газировкой.
