Красавицы Бостона. Распутник

– Я скучала по тебе, братик, – тихо сказала она.

– Сеси, – проворчал я, едва ли не с мукой. Отпустив мать, я заключил сестру в объятия. Ее светлые кудри защекотали мне нос. Я с удивлением обнаружил, что от нее, как и прежде, пахло зелеными яблоками, зимой и лесом. Детством, в котором было слишком много правил и слишком мало смеха.

Меня сразило сожаление.

Я пренебрегал своей младшей сестрой. Бросил на произвол судьбы, когда она была еще подростком.

Мама оказалась права: возвращение в Англию возродило старые воспоминания и нерешенные проблемы.

– Ты останешься на какое‑то время? – взмолилась Сеси.

– Останусь на несколько дней. – Я погладил сестру по волосам, а глянув поверх ее макушки, встретился взглядом с Дрю, который неловко переминался с ноги на ногу, выглядя отнюдь не довольным тем, что в доме появился еще один мужчина. – Как минимум, – многозначительно добавил я.

Сесилия задрожала в моих объятиях, и я вдруг ужасно разозлился на самого себя за то, что не принимал большего участия в ее жизни. В детстве она всегда нуждалась во мне, и я всегда был рядом. Но ненависть к отцу вынудила меня пропустить ее свадьбу три года назад.

– Ты счастлива с ним? – прошептал я ей в волосы, чтобы только она могла меня услышать.

– Я… – начала сестра.

– Ну и ну, – объявил Бенедикт и сжал мое плечо. Байрон шел за ним по пятам. – Я уж думал, скорее свиньи полетят, чем я увижу, как Дэвон Уайтхолл ступит на британскую землю.

Я отошел от Сесилии и пожал обоим братьям руки.

– Приношу извинения, но единственные знакомые мне свиньи – здесь, на земле, и похоже, им не помешает наведаться в лечебницу.

Улыбка Бенедикта померкла.

– Очень смешно. – Он стиснул зубы. – Да будет тебе известно, у меня проблемы с щитовидной железой.

– А что же ты, Байрон? – я обратился к его брату. – Какие проблемы мешают тебе выглядеть как трезвый, работоспособный член общества?

– Не все из нас настолько тщеславны, чтобы так сильно заботиться о своей внешности. Слышал, ты теперь миллионер, который всего добился сам. – Байрон разгладил рукой костюм.

Я докурил и бросил окурок в сторону могилы.

– Справляюсь.

– Быть известным благодаря своим достижениям – очень тяжкий труд. Лучше быть известным благодаря фамилии и наследству, – хохотнул Бенедикт. – В любом случае рад, что ты вернулся.

Но суть в том, что я не возвращался. Я был простым гостем. Сторонним наблюдателем своей прежней жизни.

Я построил новую жизнь в другом месте. Жизнь, которая связана с семейством Фитцпатрик, взявшим меня под крыло. С моей юридической фирмой, фехтованием и женщинами, за которыми я ухаживал. С новым сюжетным поворотом в моей истории в лице Эммабелль Пенроуз, у которой демонов в шкафу больше, чем платьев.

Пока люди обступали меня со всех сторон, желая узнать о моей жизни в Америке – о моих друзьях, партнерах, клиентах, любовных завоеваниях, – я заметил, что только один человек остался стоять в стороне по другую сторону засыпанной землей, неглубокой могилы.

Луиза Бутчарт с безопасного расстояния изучала меня взглядом из‑под опущенных ресниц. Губы слегка поджаты, спина выгнута, будто выставляя напоказ ее новые достоинства.

– Ну, по́лно. – Мама взяла меня под руку и повела к обширному поместью. – У тебя еще будет предостаточно времени, чтобы поговорить с Лу. Мне не терпится показать тебя всем нашим слугам.

Но говорить не о чем.

Я должен принести Луизе Бутчарт извинения.

И больше ничего.

 

 

Час спустя я сидел за большим столом в одном из обеденных залов замка Уайтхолл‑корт. Занял место во главе в окружении членов семьи и друзей детства.

Меня поразило, что за годы моего отсутствия ничего не изменилось. Вплоть до клетчатых ковров, резной деревянной мебели, канделябров и обоев в цветочек. Стены пропитались воспоминаниями.

 

– Ешь овощи, а не то окажешься в кухонном подъемнике.

– Но папа…

– Не папкай. Мой сын ни за что не вырастет пухлым и дряблым, как дети Бутчартов. Сейчас же съешь все овощи, а не то будешь ночевать в ящике.

– Меня стошнит!

– Оно и к лучшему. Рвота пойдет твоему дородному телу на пользу.

 

Оглядываясь кругом, я невольно проникся сочувствием к Сеси и матери – даже большим, чем к самому себе. Я, по крайней мере, уехал и создал для себя другую жизнь. А они остались здесь под гнетом ужасного характера моего отца и его бесконечных требований.

– Итак, Дэвон, расскажи нам о своей жизни в Бостоне. Он в самом деле такой страшный и серый, как говорят? – потребовал Байрон, громко жуя пастуший пирог с мясным рулетом. – Я слышал, он мало чем отличается от Бирмингема.

– Полагаю, тот, кто тебе это сказал, не бывал ни там, ни там, – ответил я и проглотил кусок пастушьего пирога, не чувствуя вкуса. – Мне по душе происходящая в городе смена четырех времен года, как и культурные заведения. – Под культурными заведениями подразумевался мужской клуб Сэма, в котором я играл в карты, занимался фехтованием и накуривался до смерти.

– А что насчет женщин? – поинтересовался Бенедикт, допивая уже пятый бокал вина. – Какие они в сравнении с женщинами Англии?

Я встретился с Луизой взглядом через стол. Она не избегала смотреть мне в глаза, но никаких эмоций тоже не выражала.

– Женщины везде одинаковые. Они забавны, необходимы, но в итоге оказываются плохим финансовым вложением, – манерно протянул я, надеясь донести мысль о том, что остался все тем же никчемным бабником, который сбежал из Англии, чтобы избежать брака.