Красная карма
Купив в булочной круассаны, Эрве мысленно произвел осмотр самого себя. В общем‑то, вполне недурно: высокий, стройный, элегантный юноша, прекрасный знаток англосаксонской музыки…
И к тому же обладатель могучего интеллекта… на который, к несчастью, всем было плевать. Но, честно говоря, Эрве угнетало только одно: на левом предплечье у него было родимое пятно в виде незавершенной свастики. В восьмилетнем возрасте поняв значение этого символа (страна только‑только избавилась от нацистского кошмара), он перестал носить рубашки с короткими рукавами. И тщетно бабушка объясняла ему, что свастика не имеет ничего общего с Гитлером, что на Востоке она считается священным символом, – Эрве так и не успокоился.
Улица Деревянной Шпаги. Вид зданий на левой стороне показался ему добрым предзнаменованием. Порталы из выветренного песчаника, огромные ржавые засовы на дверях: Париж в самых своих укромных уголках все еще не расставался с сельскими корнями, заставляя вспомнить о новеллах Мопассана.
Подойдя к дому, Эрве поправил себя: нет, не Мопассана, а Вольтера. Он знал такие здания: крошечные оконца, шаткая лестница, битая плитка на полу. Дом строился в те времена, когда богатые торговцы, мелкие судебные служащие и проститутки жили в подобных развалюхах все вместе. Прекрасная эпоха![1]
Действовать аккуратно! – внушал он себе, отворяя деревянную дверь парадной.
Но как же ему завести разговор о Николь? Лучше всего начать с полуправды: он явился на ее лекцию и ее идеи (да какие там идеи?!) очень его заинтересовали… Посмотрим, клюнет ли на это Сюзанна. Увы, от одной только мысли, что ему придется иметь дело с этой мужеподобной девицей, у юноши подгибались колени и язык примерзал к нёбу. «Будьте реалистами, требуйте невозможного!» – провозглашали афиши на стенах Парижа все последние недели. Этот призыв вроде бы исходил от Эрнесто Че Гевары.
Ну вот и настал момент прислушаться к великому Че.
16
На лестнице Эрве столкнулся с плотником, тащившим под мышкой доски, а затем со священником в сутане и счел, что оба вполне естественно вписываются в имидж этого дома. Казалось, Эрве попал в далекое прошлое, где типичные персонажи возникали словно на театральной сцене.
На пятом этаже он наконец оторвал руку от перил и свернул в узкий коридор. Пробираясь по нему, он улыбался в темноте. Этот пакет с круассанами был вполне в духе его утреннего визита. Да, они еще долго будут вспоминать эти дружеские отношения, завязавшиеся на баррикадах мая 68‑го!..
Приглядевшись, Эрве увидел, что дверь в квартиру приоткрыта, – странно! Он тихонько толкнул створку и вошел в небольшое помещение, служившее одновременно и прихожей, и гостиной.
– Сюзанна! – позвал он.
Ему ответил странный звук – это шуршал в его дрожащей руке бумажный пакет с круассанами. Эрве положил его на ивовую этажерку и стал осматривать эту первую комнату.
Все стены сплошь в книжных полках, и здесь же кухонный уголок, где едва умещались надтреснутая раковина, столик и шкафчик для продуктов. У другой стены стоял наискось письменный стол в окружении книг, валявшихся на полу вперемешку со смятыми одежками, полными пепельницами и пустыми бутылками. Весь этот кавардак под нависавшими балками скошенного потолка мансарды оживляли зеленые растения в горшках.
Эрве пересек комнату, решив зайти в спальню, дверь которой была закрыта.
– Сюзанна!
С оконной створки на него смотрело лицо Че.
– Сюзанна! – повторил Эрве уже погромче, чтобы придать себе храбрости.
В комнате пахло не то порохом, не то какой‑то ржавчиной. Эрве решил было открыть одно из слуховых окошек, выходившее на крышу, но подавил свой порыв. Как ни странно, он инстинктивно чувствовал, что здесь ни к чему нельзя прикасаться.
– Сюзанна?..
Его ноги почему‑то прилипали к полу. Посмотрев вниз, он заметил какую‑то черную липкую пленку у самого порога – густую, жидкую, почти засохшую. Он уже смутно догадывался, что это такое, но не мог, не хотел, отказывался понимать. Как это возможно?!
Забыв на миг об осторожности, он взялся за дверную ручку и распахнул дверь. Странно все‑таки устроен человеческий мозг: первым делом Эрве увидел перуанское пончо, висевшее на стене, напротив кровати. Потом – проигрыватель тускло‑белого цвета в правом углу комнаты; на нем стояла пластинка – 33 оборота, со знакомым ему ярлыком Atlantic Records.
И наконец он решился взглянуть – и принять как очевидное – на то, что вызывало леденящий ужас: обнаженное тело, подвешенное за правую ногу к одной из центральных потолочных балок. Труп был покрыт, точно багровым лаком, уже застывшей кровью, вторая нога – левая, согнутая – упиралась пяткой в колено правой. Туловище было рассечено от горла до паха, и вывалившиеся внутренности свисали гроздьями до самого лица жертвы.
Тюфяк, брошенный на пол под убитой, впитал кровь, стекавшую с тела. Одеяло и простыни утратили цвет, слиплись в темный жесткий ком, и обе свисавшие руки жертвы намертво прилипли к нему.
Эрве окаменел. В его мозгу словно произошло короткое замыкание, сопровождаемое таким безмолвием, какого он никогда доселе не знал, – сердце перестало биться, вены отказывались пропускать кровь. То, что он видел перед собой, невозможно было осознать и принять.
Так прошло несколько мгновений – целая вечность! – в течение которых Эрве не сдвинулся с места ни на миллиметр. Какое‑то странное оцепенение владело им, билось в висках, жгло веки, затмевало рассудок, не давая хода ни единой мысли.
Наконец ему удалось собрать какие‑то крохи разума и сформулировать увиденное.
Первое: эта черная штука, подвешенная к потолку и покрытая кишками, была Сюзанной. Он узнал ее по кудрявой шевелюре, свисавшей над кроватью и насквозь пропитанной кровью.
Второе: Сюзанна – беззаботная студентка, очаровательная и пылкая, стала жертвой какого‑то безумца. Нет, хуже чем безумца. Чудовища, подвергнувшего ее невиданным, варварским пыткам, которым даже трудно было подыскать название.
В полном смятении рассудка Эрве представлял себе кровавое жертвоприношение, эзотерическую ярость, вспыхнувшую в больном мозгу убийцы, словно что‑то взорвалось у него в голове. Эдакое AVC[2], подвигнувшее его на эту чудовищную жестокость.
[1] Аллюзия на так называемую la belle époque – период культурного расцвета Парижа в начале ХХ века.
[2] АVC (Аccident Vasculaire Celebral) – букв.: нарушение функций (или закупорка) сосудов головного мозга.
