Красная карма

Жан‑Луи со вздохом отдал первую бензопилу одному из парней. Затем вторую – следующему. Всего их было пять. Счет сходился.

– А теперь, – скомандовал он, – вы пройдете по улице Сен‑Жак, доберетесь до бульвара Сен‑Мишель и будете спиливать все, что попадется под руку. Только поаккуратней, чтоб дерево не свалилось вам на башку.

Новые ухмылки. Нынче вечером кабилы, видимо, тоже перебрали дури и амфетаминов. Ради военной точности нужно было скомандовать еще разок:

– Давайте, вперед! И сносите все подряд по максимуму.

Парни с пилами ушли. Жан‑Луи посмотрел им вслед и тоже зашагал прочь. Перед тем как присоединиться к своему «войску», он хотел обойти вверенную ему территорию: теперь он воображал, будто вся эта заваруха – дело его рук.

Перейдя улицу Сен‑Жак, он свернул на улицу Мальбранш. Под кожаной курткой у него висел на ремне портативный радиопередатчик, настроенный на волну полиции. Этот прибор – его талисман! – позволял владельцу точно фиксировать передвижения спецназа и прочих мобильных полицейских подразделений. Бои разгорелись на площади Эдмона Ростана и чуть дальше, на площади Сорбонны. Прочие схватки разворачивались по другую сторону этого массива – на углу рю дез Эколь и Сен‑Жак. Пригнувшись и втянув голову в плечи, Жан‑Луи начал осторожно подниматься по ступенчатой улице, прислушиваясь к хриплым донесениям своего радиоприемника и держась поближе к стенам, точно собака или, вернее, тень собаки.

Когда он добрался до улицы Ле‑Гофф, хриплые вопли приемника стали совсем уж оглушительными. Мерш усмехнулся: значит, битва достигла невиданного накала. Студенты, рабочие и хулиганье всерьез вознамерились разорить город, и полицейская свора быстренько слиняет под их напором. Вот именно на это он и рассчитывал – на славную беспощадную резню. Он до самых глаз закутал лицо шейным платком и осторожно выглянул из‑за угла. В дымном зловонном воздухе мелькали булыжники и «коктейли Молотова». У каждого дома – рукопашные схватки. Обезумевшие студенты… Полицейские, свирепо работающие дубинками…

Мерзкое зрелище, конечно, но все это необходимо, чтобы устроить настоящую бучу. Жан‑Луи вытащил из‑под куртки две гранаты и швырнул одну из них в полицейских, а вторую – в студентов. Это чтоб не завидовали друг другу. Гранаты что надо – мощные, начиненные тринитротолуолом, безосколочные, расширенного действия. От их взрыва лопались барабанные перепонки, а при случае они могли лишить человека руки или оскальпировать. Потом он рванул бегом через улицу и спрятался между обгоревшими машинами. Мимо сновали санитары в касках, с носилками. Никто не обратил на него внимания.

Улица Виктора Кузена напоминала защищенную траншею. Однако не успел Мерш сделать и трех шагов, как наткнулся на новые отряды. Это были резервисты, которые начищали свое оружие в ожидании приказа идти на приступ. Жан‑Луи едва успел юркнуть под арку, в здание университета, – со дня захвата студентами оно было открыто круглые сутки. Через минуту он очутился в коридоре с мраморными стенами. Здесь все еще горели люстры, разливая слабенький свет, почти такой же тусклый, как свечной. Свечи… Жан‑Луи чудилось, что он попал в храм, загаженный мусором. Проклятье! Сам он никогда здесь не учился – его вообще угнетали подобные очаги культуры, – однако при виде такого жалкого состояния Сорбонны пришел в полное уныние.

Коридор. На скамьях дремали ребята; похоже, сон у них был тяжелый. Пол завален бумажным мусором, одеждой, ящиками из‑под овощей. Стены залеплены плакатами с изображениями разных преступников – Че, Хо Ши Мина и прочих злодеев‑диктаторов; среди них Мао. Сволочи поганые… Жан‑Луи заранее раздобыл план здания Сорбонны и досконально его изучил. Он знал, что поднимется сейчас на галерею Жана Жерсона, пройдет мимо капеллы и выберется на улицу Сен‑Жак. Он хотел убедиться, что и там жарко. Дойдя до двери № 54 (он не знал, что там за ней), Жан‑Луи очутился перед портретом Ленина, черт знает зачем прикнопленным к стене.

«Народ не нуждается в свободе, ибо свобода – это одна из форм буржуазной диктатуры». Его прохватила холодная дрожь. И он сказал себе: «Ты не лучше этого безумного фанатика». Вот какой ценой достигаются нынче цели. А битва продолжалась – как наверху, так и внизу. Полицейские бегали взад‑вперед, пытаясь свести концы с концами в этом ночном сражении. С шипением взлетали гранаты, мелькали в воздухе камни – тогда как лицей Людовика Великого и Коллеж де Франс по другую сторону шоссе пребывали в незыблемом покое; что ж, пускай молодежь выпустит пар…

Мерш спускался по откосу к рю дез Эколь, как вдруг у него под курткой зашелестел голос из передатчика. Сунув руку за пазуху, он прибавил звук:

«Вниманию властей! Вниманию властей! В комиссариате пожар! Мы в осаде! Сгорим заживо!»

Это были парни из главного комиссариата Пятого округа, с улицы Монтань‑Сент‑Женевьев. Ага, значит, там скоро будет барбекю из сыщиков! Черт подери, такое зрелище пропустить нельзя!

 

7

 

До площади Пантеона добраться невозможно. Мерш прошел в конец улицы Сен‑Жак, но убедился, что рю дез Эколь также заблокирована. Тогда он свернул направо, в тесный проулок. Миновав фасад Коллеж де Франс, он вскоре добрался до тупика, который вел неведомо куда, но зато по пути пересекался с улицей Кладбища Сен‑Бенуа, – правда, вход был перегорожен решеткой, но Мерш перелез через нее без особого труда… Ну почти без особого…

Добравшись до конца тупика, он ухватился за водосточную трубу и вскарабкался по ней на цинковую крышу. Теперь ему осталось только пробраться между каминными трубами и телеантеннами. Никаких проблем. Париж в его руках! Припомнив нужный маршрут, он нашел глазами улочку, которую искал, и спустился, цепляясь за лозу дикого винограда, тянувшуюся по стене сверху донизу. Дикий виноград – ну надо же!..

Здесь, на этой коротенькой пешеходной улочке, царил благообразный покой семнадцатого века. Как раз то, что нужно, чтобы добраться до улицы Монтань‑Сент‑Женевьев, проложенной еще в тринадцатом столетии. Наконец он заметил злополучный комиссариат. Здание подверглось крутой расправе. Сперва нападающие подожгли фасад, а потом заблокировали все входы и выходы, чтобы помешать полицейским выйти. И ни одной машины, никакой подмоги, чтобы спасти обреченных бедолаг.

– Да что же вы творите, черт подери?! – взревел сыщик.

Ему ответили смехом; затем посыпались выкрики, претендующие на остроумие: «Шашлык из полицейских», «Жареные курочки». Мерш с ужасом смотрел на черные силуэты осаждавших, ясно видимые на фоне багрового пламени; они швыряли камни в огонь, хохоча над несчастными, заживо горевшими там, внутри.

У Мерша было одно достоинство – другие, впрочем, назвали бы это недостатком. Он не умел колебаться, мгновенно принимал решения и потом никогда о них не жалел. Кровь – это пожалуйста. Но жареное мясо – нет! Наверху, на втором этаже, виднелся свет: там, верно, и спасалось «жаркое». Мерш обогнул пылающее здание и подбежал к дому, стоявшему позади него. Подъезд… Вход… Лестница… Он взбежал на третий этаж и распахнул оконце на лестничной площадке, которое, судя по всему, служило аварийным выходом.