Кто-то просит прощения
– Мы останавливаемся?
– Ты забыл обычаи?
– Не думал, что ты до сих пор их придерживаешься.
– Обычаи потому и называются обычаями, что их придерживаются всегда, – размеренно ответил Сергей. – Законы меняют, историю переписывают, принципами торгуют, но есть незыблемые вещи, которые были, есть и будут всегда, даже когда придуманные людьми законы, история и принципы канут в Лету.
– Да, ты говорил, – обронил Вербин.
– Не веришь?
– Даже если и не верю – не собираюсь проявлять неуважение.
– Вот это правильно, – одобрил Сергей, останавливая машину. – Выходим.
От Иркутска до Ольхона примерно двести пятьдесят километров, и в прошлый раз это вызвало у Феликса такое же удивление, как и наличие по дороге степи – он ожидал, что будет много меньше. Выслушал короткое: «Это Сибирь, брат, здесь триста километров – не расстояние, а немного в сторону», пожал плечами и сел в машину, сказав себе, что расстояние и впрямь не самое великое. Однако проехать его без остановок не получилось, поскольку под «незыблемыми вещами» Сергей подразумевал в том числе остановки у барисанов – попросить у хозяев местности спокойной дороги, хорошей погоды и добрых людей. Просьба подкреплялась небольшой дозой крепкого, а поскольку Сергей был за рулём, отдуваться приходилось Феликсу, но он справился.[1]
Он угостил хозяина местности, сделал маленький глоток сам, закурил, глядя на раскинувшиеся вокруг просторы, и неожиданно почувствовал, что… нет, ему не стало спокойно… боль не ушла… его не утешили… С ним разделили мысли. Не прочитали, чтобы обдумать или дать совет, но разделили. Боль не забрали – боль останется с ним навсегда, ведь это его боль, но мысли стали частью всего вокруг. И говорить ничего не нужно – потому что всё уже известно. И ему никто ничего не скажет – потому что слово должно родиться в нём. Когда придёт время. И каким то слово будет – решать ему и только ему.
Феликс проявил уважение.
И почувствовал, что уважение проявили к нему.
– О чём мысли гоняешь? – спросил Сергей.
– Извини, я в последнее время периодически выпадаю из реальности, – медленно ответил Вербин. – Погружаюсь в себя.
– Значит, за руль я тебя не пущу.
– Ты не заметил, что я уже махнул рюмашку? – поднял брови Феликс.
– Да ну? – пошутил в ответ Сергей. – Но тогда тем более не пущу.
Они рассмеялись и направились к машине.
И Феликс подумал, что пока идея с бегством за море себя оправдывает – ему действительно стало чуть легче. И вовсе не потому, что он напивался до беспамятства, Феликсу этого не требовалось, он этого не хотел. Просто другое небо и другой город. Просто вдали от места, где разбился вдребезги.
Два дня Вербин бродил по Иркутску. В основном – в одиночестве. Так получилось, что до сих пор он был в городе только зимой, и теперь с удовольствием разглядывал знакомые улицы в новом – для себя – убранстве. Старые дома, зелёные деревья, по‑летнему весёлая Ангара – всё вокруг казалось другим и одновременно – тем же самым. Иркутск переоделся в летнее, показав гостю, что сибирским городам идёт не только снег, и Вербину новое убранство города понравилось.
Прогулки Феликс перемежал встречами с друзьями. Выпивали, конечно, но в меру. Говорили много, но самой главной темы касались только в том случае, если Вербин сам о ней заговаривал. И за это Феликс был друзьям очень благодарен.
Затем Сергей взял два дня в счёт отпуска – пятницу и понедельник, чтобы провести на Байкале побольше времени, и они с Вербиным отправились на Ольхон. Выехали рано, нормально позавтракать не получилось, остановки не в счёт, поэтому Феликс искренне обрадовался, увидев знакомое здание.
– Наконец‑то, «Harat’s»!
– Помнишь его? – рассмеялся Сергей, сбрасывая скорость.
– Как можно забыть?
В Черноруде, в двух шагах от переправы на Ольхон, слева, если ехать к Байкалу, их ждал, наверное, единственный в мире ирландский паб, в котором подавали буузы. И весьма неплохие буузы. Или, возможно, Феликс считал их весьма неплохими, потому что именно в ирландском пабе попробовал их впервые: в прошлую поездку Сергей встретил Вербина ранним утром в аэропорту, они сразу махнули на Ольхон, и буузы от «Harat’s» стали для голодного после ночного перелёта Вербина первой едой на иркутской земле, а первое всегда самое лучшее.
Есть буузы нужно руками и сначала – обязательно! – выпить образовавшийся внутри бульон, или через отверстие сверху, или надкусив буузу у основания, тут уж на любителя. Феликс любил откусывать, потом приниматься за начинку, пуская первый кусок вместе с бульоном, и уж потом добавлять сметану – ни с чем другим Вербин ни буузы, ни хинкали не признавал.
– Вкусно?
– Идеальный завтрак.
– И время для него идеальное – обеденное, – хмыкнул Сергей. – Как раз то, что нужно, после долгой дороги.
– Еда мужская, два килограмма, – пробормотал Феликс, доедая четвёртую буузу. После чего вытер руки, откинулся на спинку диванчика и сыто вздохнул: первый голод утолён, нужно сделать паузу.
И оглядеться.
Первые в жизни буузы Вербин запомнил очень хорошо, а вот обстановка прибайкальского паба отложилась у него смутно, только что стены украшены шарфами, бейсболками, футболками, плакатами, фотографиями и прочими артефактами со всех концов России, оставленными здесь восторженными гостями Байкала. И посмотрев на эту коллекцию, каждый новый посетитель «Harat’s» чувствовал желание оставить что‑нибудь от себя – на память, чтобы поддержать традицию, и в надежде вернуться. А если не с чем было расставаться – делали надписи, выплёскивая несмываемым маркером переполняющие после свидания с Байкалом эмоции.
В прошлый раз Вербин ничего не оставил и ничего не написал, видимо, не был готов, сейчас же сам попросил у бармена маркер, отыскал на стене свободное место и старательно вывел:
«Contra felicem vix deus vires habet».[2]
[1] Барисан (от бур. бариха – «дарить») – священное для бурятского шаманизма место, созданное для подношения духам местности.
[2] «Против счастливых даже бог бессилен» (лат.). Публий Сир.
