Маленькие милости
– Просто я устала.
– Устала от чего?
Джулз закусывает щеку – тоже знакомая привычка – и смотрит на дорогу.
– От чего? – повторяет Мэри Пэт, не отпуская ее руки.
Джулз снова смотрит ей прямо в глаза:
– От лжи.
– Рам тебе врет? Он что, на хрен, с кем‑то еще загулял?
– Нет, ма. Ничего такого.
– А кто тогда?
– Да никто.
– Но ты сама сказала…
– Сказала, что устала.
– Да, устала от лжи.
– Забей, это я просто так, чтобы ты отвязалась.
– Почему?
– Потому что я устала от тебя!
Ничего себе нож в спину… Мэри Пэт выпускает дочкины руки.
– Так, остальное покупаешь себе сама. И возвращаешь мне двенадцать шестьдесят два.
Она разворачивается и устремляется к дому.
– Ма…
– Иди к черту!
– Ма, да послушай ты! Да я не в прямом смысле устала от тебя. Просто меня задолбали твои, блин, допросы.
Мэри Пэт поворачивает обратно и так решительно наступает на дочь, что та невольно делает шаг назад. («Никогда, слышишь? – хочет заорать Мэри Пэт. – Никогда не отступай! Ни здесь, ни где бы то ни было!») Мэри Пэт тычет пальцем Джулз в лицо:
– Знаешь, что, милочка? Эти свои «блин, допросы» я устраиваю только потому, что волнуюсь за тебя. Ты мне тут городишь какую‑то ерунду бессвязную, глаза на мокром месте, потерянная вся. Как мне не волноваться?.. Кроме тебя, у меня никого нет. Не поняла до сих пор? И у тебя пока тоже никого больше нет, кроме меня.
– Да уж, – вздыхает Джулз. – Только я еще пока молодая.
Выскажи дочь это без улыбки, Мэри Пэт точно съездила бы ей по лицу, а потом отпинала бы ногами. Да, прямо здесь, посреди Олд‑Колони‑авеню.
– Так у тебя все нормально или нет?
– Нет, конечно, – смеется Джулз. – И при этом да… Так ведь бывает?
Мэри Пэт молчит, не сводя с нее глаз.
Джулз снова обводит рукой улицу. Повсюду плакаты: «Руки прочь от Южки!», «Добро пожаловать в Бостон, край диктатуры!», «Нет голоса = Нет прав». На тротуарах и заборчиках вокруг парковок баллончиками намалеваны призывы: «Прочь, ниггеры», «Белая сила», «Сначала в Африку, потом в школу». На секунду создается ощущение, будто город готовится к войне – не хватает только мешков с песком и пулеметных гнезд.
– У меня выпускной класс, – произносит Джулз.
– Знаю, малышка.
– И мне ни хрена не понятно!
Мэри Пэт обнимает дочь, и та ревет прямо у нее на плече. Прохожие пялятся, но Мэри Пэт плевать. Чем больше взглядов, тем сильнее она гордится этим хрупким существом, которое произвела на свет.
«Смотрите все! – хочется ей крикнуть. – Даже Коммонуэлс не смог лишить ее сердца. Она сумела сохранить его, в отличие от вас, тупоголовые и бездушные ирландские сволочи. И пускай я такая же, как вы. Зато она – нет!»
Когда они наконец разнимаются, Мэри Пэт большим пальцем утирает дочери слезы. Потом говорит, что все будет хорошо. Что когда‑нибудь все встанет на свои места.
Правда, сама она тоже еще ждет наступления этого «когда‑нибудь». Как, надо думать, и все остальные, кто ходит под Господом.
Глава 2
Дома Джулз снова принимает душ, а потом к ней заходят ее пародия на парня по имени Рональд Коллинз, он же Рам, и закадычная, начиная со второго класса, подружка Бренда Морелло. Бренда – невысокая блондинка с огромными карими глазами и фигурой, настолько округлой во всех местах, будто Бог специально создал ее, чтобы мужчины, проходя мимо, забывали, куда идут. Девушка прекрасно это понимает, но стесняется и потому одевается пацанкой, что Мэри Пэт в ней всегда нравилось. Джулз зовет Бренду к себе в спальню выбирать наряд, а Рам остается с Мэри Пэт на кухне. Как и у отца с дядьями, таланта к общению у него что у копченой ветчины. Однако он в совершенстве овладел искусством многозначительно молчать в компании девчонок и одноклассников, скрывая врожденную недалекость за лениво‑пренебрежительным взглядом, который многие сверстники ошибочно принимают за признак крутизны. В том числе и Джулз.
– Это, хорошо выглядите сегодня, миссис Фен.
– Спасибо, Рональд.
Рам оглядывает кухню, хотя бывал здесь уже сотню раз.
– Ма говорит, видала вас в супермаркете на той неделе.
– Да ну?
– Ага. Говорит, вы покупали хлопья.
– Ну, допустим.
– Какие?
– Хлопья?
– Ну да.
– Да не помню уже.
– Мне нравятся «Фрут Лупс».
– Любишь их?
– Типа того. Да. – Он кивает, а затем еще раз, как бы соглашаясь с самим собой. – Только не когда они слишком долго лежат в молоке. Оно от этого становится цветным.
– Да, звучит не очень.
