Мир Аматорио. Разрушенный

Я слышала, что по ночам этот квартал оживает: здесь собираются много представителей искусства, прессы и медиасферы. Однако сейчас улица практически безлюдная. Охранники строго следят за тем, чтобы сюда не пробрался кто‑либо, не указанный в списке. Похоже, Фрэнк не шутил, когда говорил, что на выставке будут только «свои».

Изнутри галерея представляет собой светлое помещение с белыми стенами и колоннами, удерживающими высокие потолки. Несмотря на приватность, тут достаточно много людей. Оказавшись в шумной толпе, я стараюсь отогнать от себя все, что может спровоцировать эпизод.

На помощь мне приходит Киллиан, который берет мою руку и вкладывает ее в сгиб локтя. Рядом с ним я чувствую себя защищенной. Вдвоем мы следуем за Фрэнком, который останавливается, чтобы поприветствовать и обменяться любезностями со своими знакомыми.

Он представляет нас с Киллианом с такой непринужденностью, будто мы с рождения живем одной дружной семьей. Иногда кажется, что это действительно так.

За два года Фрэнк стал для меня роднее моего биологического отца. И сегодня вечером я обязана сделать все правильно. 

Уверенно расправляю плечи и решительно поднимаю подбородок.

Я – Рене Гросс.

К нам приближается элегантная дама с безупречно уложенными темными волосами.

– С возвращением в Нью‑Йорк, Фрэнк. Для меня большая честь видеть тебя.

– Рад тебя встретить, Ребекка, – Фрэнк обнимается с ней.

В этот момент я чувствую, как рядом со мной напрягается Киллиан. Он отпускает мою руку и поворачивается к проходящему мимо официанту, чтобы взять с его подноса бокал шампанского. Киллиан делает долгий глоток, и в моей груди закрадывается сомнение.

Он волнуется.

Подобная эмоция для него свойственна так же редко, как смех на кладбище.

– Добро пожаловать домой, Фрэнк. Я рада, что ты посетил мою первую выставку.

Вместе с Ребеккой к нам присоединяется девушка на вид чуть старше моего возраста. Ее волосы цвета вороного крыла собраны в высокий хвост, а черное платье с длинными рукавами обтягивает стройное тело. Его дополняет единственное украшение – серебряная подвеска с кулоном в форме сердца.

На фоне остальных дам, увешанных сверкающими драгоценностями, девушка выглядит весьма скромно. Но это ни капельки не обесценивает ее природную красоту.

– Все средства от продажи картин пойдут в фонд детей‑сирот, – говорит она, и Фрэнк улыбается ей так же, как и мне.

– Я всегда знал, что у тебя доброе сердце, – он переключает внимание на меня. – Познакомьтесь – моя дочь Рене. Рене – это Ребекка, а это ее племянница Эйслин.

Фрэнк представляет меня, пока Ребекка и Эйслин обмениваются между собой многозначительными взглядами. Затем они смотрят на меня, и я заставляю себя оставаться неподвижной и не показывать тревоги.

Ребекка пристально на меня смотрит, в ее взгляде нет злобы или осуждения. Скорее она разглядывает меня с интересом, пока ее губы растягиваются в теплой улыбке.

– Рада познакомиться с тобой, Рене, – она притягивает меня к себе и обнимает. – Дочь Фрэнка – моя дочь. Мы одна большая семья, и все связаны между собой.

Я неуверенно поднимаю руки и обнимаю ее, когда мои глаза встречаются с пронзительными голубыми глазами Эйслин. И если бы ее взгляд мог говорить, то он сказал бы только одно:

«Ты не Гросс», – я буквально слышу голос Эйслин у себя в голове.

Наш зрительный контакт разрывает Ребекка. Она отстраняется от меня и загораживает обзор. В это мгновение Фрэнк представляет Киллиана.

Я оборачиваюсь и смотрю на сводного брата. Он стоит чуть поодаль от нас с бокалом шампанского и сдержанно кивает в знак приветствия.

– Дорогая, ты бы не могла показать Рене свои картины? – Ребекка обращается к Эйслин. – Мы с Фрэнком давно не виделись, и нам надо поговорить.

Вскоре Ребекка и Фрэнк теряются в толпе, оставив нас втроем в неловком молчании. Я решаю прервать молчание первой.

– Эйслин, а какая твоя любимая картина?

– У меня нет любимых, – отвечает Эйслин. – Но я влюблена в творчество моей бабушки. Сегодня я привезла ее картины на выставку. Мне кажется, будет правильно, если наши работы будут вместе в такой значимый день.

Надо отдать должное Эйслин за ее честность. На ее месте другой художник стал бы с воодушевлением рассказывать про свои работы, а не говорить про чужие.

– Покажешь их мне? – спрашиваю я, и Эйслин ведет меня в другой конец помещения.

Я оборачиваюсь, собираясь позвать Киллиана, но он будто бы в воздухе испарился. Эйслин подводит меня к той части галереи, где висят четыре картины. В отличие от остальных, они отделены красной ограничительной лентой.

– Это единственные картины, которые не выставлены на продажу, – объясняет Эйслин. – Они бесценны для нашей семьи.

После этого она предлагает мне провести небольшую экскурсию. Я соглашаюсь и понимаю, почему Эйслин является одним из успешных современных художников. Ее картины выворачивают душу и переносят в другую реальность.

– У тебя настоящий талант, – без какой‑либо лести говорю я.

– На самом деле это не моя главная способность, – признается Эйслин. – Дедушка говорил, что я могу читать людей как открытую книгу. Он называл это даром, но я предпочитаю называть это теорией микровыражений.

– А что ты можешь сказать про меня? – неожиданно вырывается у меня.

Долгое время Эйслин ничего не говорит и о чем‑то размышляет. Ее взгляд прикован ко мне, а затем она смотрит куда‑то позади меня и наконец произносит:

– Думаю, каждый из нас имеет право сохранить свой секрет, – она улыбается одновременно очаровательно и опасно. – Но вот кто действительно не имеет секретов, так это парень, который не сводит с тебя глаз с тех пор, как ты вошла сюда.

 

Глава 5 «Знакомство»